– Арсений Павлович, какими судьбами? – Греве выпрыгнул из пролетки.
– Да вот с инспекцией. – Слизнев обвел рукой все, что посчитал нужным.
Греве насторожился. Что может быть хуже инспекции накануне войны? Начатый разговор требовал продолжения и выяснения, по какому ведомству пойдет проверка.
– По флоту или по армейским?
– Да нет. У вас тут жандармского офицера убили прошлой осенью, вот и послали разобраться, что к чему.
– Значит, по Некрасову.
– По нему.
У Греве отлегло на душе, и он улыбнулся.
– В гостиницу?
Слизнев кивнул.
– Поехали.
Командир порта пинком поднял китайца и заставил таскать чемоданы в пролетку. Залез сам и, протянув руку, помог забраться действительному статскому советнику. Там Слизнев и познакомился со Стесселем. Через пять минут он уже был зван на бал, который давал комендант крепости по поводу дня рождения супруги.
* * *
Слизнев выбрался из ванны, распаренный и посвежевший. Прошелся нагишом по номеру и сел у стола. На столе стояла бутылка вина, лежали фрукты и несколько журналов. Он налил в бокал вина и взял «Родину». Из журнала на стол вывалились пикантные снимки парижского жанра. Слизнев пригубил из бокала и стал перебирать фотографии из жизни куртизанок и их любовников. На литографиях милая барышня стояла на коленях перед господином, восседавшим в кресле. На мужчине была только шляпа, а в руках трость, на беспутной куртизанке – чулки и туфли: Зина называла это французским поцелуем. Барышня на снимке «сделала свое дело», и он взял телефон.
Арсений набрал номер и стал ждать. Звонил он Зинаиде, решив, что до вечера еще далеко, а в жандармерию он сегодня не поедет. На том конце провода шли длинные гудки. То, что ее не было в номере, он понял сразу, но вопрос заключался в другом: куда она могла пойти в незнакомом ей городе?
Может быть, в ванной… Это немного успокоило, и он отхлебнул еще вина.
Если бы Катя могла делать все, что умела Зинаида, цены бы ей не было. Если бы Слизнев знал, что умела Зина, он никогда не открыл бы ей дверь своего дома и тем более не лег с ней в постель.
Пока Арсений звонил ей в номер, она сидела в кафе с Истоминым и детально рассказывала обо всем, что было в поезде, включая исповедь пьяного Слизнева, групповой секс с офицерами и письма от Курино, которые она нашла в одном из чемоданов, пока ее сожитель пил в вагоне-ресторане.
Слизнев решил не терять времени, взял с полки телефонную книгу, полистал, нашел штаб эскадры и набрал номер телефона. Арсений Авлович не был знаком с вице-адмиралом, но через влиятельных друзей имел рекомендательные письма, которые и хотел передать, а заодно засвидетельствовать Старку свое почтение. Стессель сказал, что Старк будет у них на балу, и, как прагматик, Арсений Павлович решил, что гораздо полезней для него будет, если он на балу закрепит дружбу с уже знакомым ему с вице-адмиралом.
На том конце сняли трубку, и бравый голос адъютанта уведомил Слизнева, что тот попал в канцелярию командующего эскадрой.
– Приемная командующего флотилией контр-адмирала Старка.
– Соедините меня с Алексеем Васильевичем.
– С кем имею честь говорить и как вас представить?
– Действительный статский советник Слизнев Арсений Павлович с инспекцией из Петербурга.
Эта фраза должна была привести адъютанта в трепет, ему следовало вспотеть, щелкнуть каблуками и бежать с докладом к адмиралу. Ни того ни другого адъютант, похоже, не сделал.
– Я переключаю вас, – сказал он равнодушно, и в трубку пришла тишина.
Он или забыл про советника, или Старка не было в кабинете, но переключение длилось слишком долго. Пришлось ждать не менее пяти минут. Наконец в трубке что-то зашуршало, и хриплый голос спросил Слизнева, что ему надо.
Арсений Павлович начал плести паутину, нашептывая тихим голосом свою историю и передавая приветы от общих знакомых. Старк не был карьеристом, он был боевым офицером и довольно в бесцеремонной форме прервал воркование Арсения Павловича.
– Вы простите меня, я только что с осмотра эскадры и чертовски устал. Я не могу вам уделить ни минуты, – голос был не очень приятный и немного раздраженный.
– Почему?
– Почему?! – Старк даже удивился. – Да потому, господин из Петербурга, что большинство офицеров не восприняли всерьез приказ наместника не расчехлять орудия. И представьте, они как один говорят, что поняли это как расчехлять и заряжать, а при появлении японцев готовы открыть огонь. Знаете, что сказал Алексеев?
– Нет.
– Он назвал их мерзавцами!
– Кого, японцев?
На том конце возникла пауза. То, что гость из Петербурга не понял, о ком говорил Старк, рассмешило командующего эскадрой, и он сменил гнев на милость. Но Слизнев не был бы Слизневым, если бы не понял, на какой волне надо ловить адмирала.
– Вы сказали, что хотели со мной встретиться.
– Исключительно чтобы передать письмо от военного министра.
– Право, не знаю. Сегодня я зван на ужин… Может быть, завтра.
– Вы будете у Стесселя?
– Да.
– Это судьба. Представляете, не успел я выйти из гостиницы, как встретил Греве и Стесселя. Я еле отбился от них, и то ценой того, что непременно буду сегодня на балу.
– Прекрасно. Я с удовольствием выпью там с вами на брудершафт.
– Не откажусь составить компанию.
– До встречи.
– Всего хорошего, господин адмирал.
Старк хохотнул.
– Пока я всего лишь вице-адмирал.
– Я думаю, производство не за горами.
– Эх, Арсений Павлович, вашими бы устами мед пить. Кстати, как вы будете добираться до офицерских дач?
– Еще не знаю, я всего три часа как в Порт-Артуре.
– Я заеду за вами в шесть.
– Буду ждать.
Зине Слизнев больше не звонил. Допил вино и лег спать.
* * *
Без пяти шесть Слизнев вышел из гостиницы, перешел дорогу и стал возле табачной лавки. Ровно в шесть часов к парадному подъезду подъехал экипаж, запряженный парой гнедых. На облучке восседал отставной матрос с огромными пшеничными усами, переходящими в бакенбарды. Слизнев купил у продавца в табачной лавке две кубинские сигары. Он не курил, но, как любил говорить, на всякий случай. Забрал товар и, помахивая рукой, пошел к пролетке.
В шубе было жарко, и он распахнул ее. Теплый ветер дул с моря, превращая снег в чавкающую кашу. Несмотря на конец января, в воздухе пахло весной. Мимо него прошла семья японцев. Потупив взгляд, будто в чем-то были виноваты, они тащили за собой тележку, груженную мешками с нехитрой поклажей. Беженцев становилось все больше и больше. Одиночными каплями они выныривали из переулков и соединялись в ручьи, которые сходились в поток, текущий в порт.