– Он ведь садовник, да? – неожиданно спросила Фрида.
Взгляды всех присутствующих устремились на нее.
– Что вы имеете в виду под этим «он ведь садовник»? – удивилась Иветта. – Какое отношение это имеет к расследованию?
– Все, что вам удалось обнаружить, навело меня на мысли о садоводстве, – пояснила Фрида. – Садоводство завязано на разных этапах. Нужно сажать семена, потом поливать растения, затем собирать плоды и обрезать зимой ветви. С моей точки зрения, очень похоже, что он находился на различных этапах возделывания людей, о которых мы знаем. Есть те, с кем он только связался по телефону или, по-видимому, собирался связаться в ближайшем будущем. Есть наша пара из Брикстона, наши первые ниточки к нему: он посетил их один раз. Есть Джанет Феррис, для которой он, похоже, был прекрасным соседом, добрым и внимательным. Есть Жасмин Шрив – у него на нее что-то было, но, насколько нам известно, он это «что-то» использовать не успел. Затем Уайетты. Ему удалось выманить у Айлинг деньги, и мне кажется маловероятным, что он не стал бы давить на нее дальше. Мэри Ортон. Безусловно, он выманил у нее огромную сумму и даже почти убедил ее изменить завещание.
– Вы правы, – кивнул Карлссон.
– Если есть еще кто-то, о ком мы не знаем, кто-то, с кем он встречался в эти временны́е промежутки, то интересно, как он или она вписываются в систему? Он уже получил от этого человека все, что хотел? Или только начал работу? Или его отношения с ним зашли дальше, чем с кем-либо из уже известных жертв? Аферисты ведь не просто выманивают у людей деньги. Им нравится получать власть. Существуют исследования, в которых анализировалось поведение аферистов, не извлекавших в результате своих действий вообще никакой финансовой выгоды. Это мог быть грандиозный проект, цель которого – почувствовать себя сверхважным человеком.
Неожиданно заговорил Крис Мюнстер.
– Что я хочу знать, – сказал он, – так это кто такая чертова Салли Ли?
Гул у нее в голове прошел. Острый приступ голода – тоже, как и давящее головокружение. Предметам вернулась четкость. Теперь она все прекрасно видела, а мысли походили на ножи.
Она – его наследница. Она не подведет его.
Она встала с узкой кровати, отстранилась от хрипящей простыни и кусючего одеяла. Одежда висела на ней мешком, и, проведя по телу пальцами, она почувствовала, как сильно теперь выступают кости: таз, ключица, ребра, запястья, лопатки, руки-крылья. Летать… В школе она была пухленькой, с мягкими округлыми бедрами. «Соблазнительная», – называла ее мать. «Кубышка!» – кричали вслед недоброжелатели. Теперь она стала худой и твердой. Инструмент. Его инструмент.
Она пробралась в темноте к длинному буфету, занимавшему почти все место под носом лодки и заканчивавшемуся практически у самой обшивки. Он говорил ей, что этого делать нельзя, ни в коем случае. Она поклялась ему: вот-те крест! Но все изменилось. Правила больше не имели значения, период ожидания истек.
Она добралась до буфета, вытащила первый пакет, завернутый в несколько полиэтиленовых мешков, чтобы в него не проникла влага, и положила на стол. За первым последовали еще три. А потом она начала.
Фрида добралась до больницы в последний момент. Они договаривались встретиться с Джеком в холле, у стойки с открытками, желавшими скорейшего выздоровления, но он опаздывал, и она увидела, как он, разгоряченный, ворвался в помещение через вращающиеся двери. Одежда у него была подобрана очень странным образом – Фрида решила, что так он, скорее всего, одевается по выходным или просто схватил первое попавшееся, потому что проспал: бархатные джинсы с проплешинами, когда-то темно-красного цвета; рубашка с геометрическим рисунком в коричневых и зеленых тонах; шерстяная кофта с северными оленями – наверное, рождественский подарок родителей. Одна кроссовка была без шнурков, так что бежал Джек, прихрамывая и волоча ногу по полу, чтобы не потерять обувь.
– Простите! – задыхаясь, выпалил он. – Будильник. Общественный транспорт. Вы долго ждали?
– Всего несколько минут. Ничего страшного. Мы ведь не на прием записывались. Мы просто пришли навестить больную. Я подумала, вам будет интересно познакомиться с ней, и знаю, что она любит принимать посетителей. Потом сходим попить кофе, и вы сможете рассказать мне о Кэрри.
Они пошли вверх по лестнице, затем по коридору с безвкусными фресками, заставленному инвалидными креслами и ходунками, миновали двойные двери и наконец попали в палату. Женщины в викторианской ночной рубашке, собиравшей мозаику, не было видно, но все остальное, похоже, ничуть не изменилось. Кровать, отведенную Мишель Дойс, теперь занимала очень крупная женщина, и она безучастно уставилась на прибывших.
– Она вон там, – сказала медсестра, показывая на дверь. – Одна. Согласно распоряжению.
Она приподняла одну бровь, ожидая услышать в ответ какую-нибудь шутку.
Но Фрида только кивнула.
– Хорошо.
Новая палата Дойс была маленькой и убогой, с облупившейся светло-зеленой краской на стенах. Помещение было бы ужасно мрачным, если бы не большое окно, пропускавшее естественный свет и выходившее на пожарную лестницу. Металлические ступеньки спиралью спускались вниз, во внутренний двор, где, как заметила Фрида, стоял почти пустой контейнер для мусора и несколько переполненных урн. Она не могла себе представить, что хоть один из встреченных ею пациентов сумел бы благополучно преодолеть винтовую лестницу и остаться в безопасности. Под крохотной раковиной в углу Фрида заметила таракана. Она открыла окно, платком подобрала насекомое и аккуратно вытряхнула его в мусорный контейнер. Джек поморщился.
Мишель Дойс сидела в металлическом кресле возле кровати. На тумбочке лежали обрывки бумаги, выстроились в ряд три пластмассовые крышечки, старый контейнер для лекарств, в крошечных отделениях которого теперь лежали маленькие завитки пуха и волос, пять кусочков мозаики и несколько тонких обмылков, по-видимому, собранных в мусорном ведре в ванной. Так, подумала Фрида, Дойс обустраивает свой новый дом.
Когда они подошли к ней, Мишель приложила палец к губам.
– Они спят.
– Мы тихонько, – пообещала Фрида. – Можно присесть в конце кровати или нам лучше постоять?
– Вы можете сесть, только осторожно. А он пускай стоит.
Джек протянул руку.
– Я Джек, – представился он. – Друг Фриды. Приятно познакомиться.
Мишель Дойс посмотрела на его протянутую руку, словно не понимая, что это такое, и он сконфуженно опустил руку; однако больная неожиданно наклонилась вперед и, взяв Джека за руку, подняла ее и стала с любопытством исследовать: провела пальцем по мозолям, неодобрительно пощелкала языком, заметив поврежденный кровеносный сосуд и сломанный ноготь, что-то пробормотала себе под нос.
– Глядите, – сказала она, перевернув его руку так, что ладонь оказалась сверху. – Линия жизни.
– Я буду жить долго? – улыбаясь, спросил Джек.