– Я все написала в книге. Можно еще пива?
– Конечно. Принесу вам бокал через минуту. Книгу я прочитала.
– И как, понравилось?
– Мне кажется, она чрезвычайно интересная.
– Рыбалка. Ему нравилось ходить на рыбалку. Он ловил рыбу где угодно: в каналах и затопленных карьерах, в реках. Он мог сидеть там весь день с банкой личинок. Меня это жутко бесило.
– Что случилось с его удочками?
– Я продала их на ебей. Я не уточняла, кому они принадлежали.
– Где-нибудь еще, в каком-нибудь конкретном городе?
– Мы не очень-то много путешествовали. Он говорил, что в детстве частенько ездил с матерью на остров Канви-Айленд.
– Хорошо.
– А что? Зачем тебе это знать?
– Подчищаю хвосты, – уклончиво ответила Фрида.
Джоанна кивнула. Похоже, такой ответ ее удовлетворил. Фрида заказала ей еще порцию пива и смотрела, как та пьет его и как на верхней губе у нее остается полоска пены.
– Странно, как это у тебя хватило смелости, – заметила Джоанна, осушив бокал до дна. – После всего, что было.
– Вы не думали, что мы снова встретимся?
– Нет. Я начала новую главу своей жизни. Так сказал мой редактор. А ты осталась в старой.
Прошла уже половина ночи, когда голоса вернулись. Сначала это был тихий ропот, который Бет с трудом могла отличить от плеска воды о корпус лодки, шелеста деревьев на берегу и стука дождя по крыше. Она знала, что голоса пришли за ней, и попыталась скрыться от их гнева, не впускать их. Она закрывала голову подушкой, затыкала уши, но голоса становились все более и более четкими, а затем слились в один – резкий, низкий, глубокий. Он выходил из темноты и окружал ее.
Он сердился на нее. Он задавал вопросы, на которые она не могла ответить. Он предъявлял обвинения. Он знал ее тайны и ее страхи.
– Ты его подвела.
– Нет, я его не подводила.
– Он ушел, и ты его забыла.
– Нет, я его не забыла.
Голос говорил ей ужасные вещи, заявлял, что она ничего не сделала, что она пустое место, что от нее нет никакого толку. Она рассказала ему о фотографиях и о документах, но голос продолжал забрасывать ее ужасными обвинениями:
– Вот опять. Всегда одно и то же. Я говорю, а ты не слушаешь.
– Но я слушаю. Я правда слушаю.
– Ты – пустое место. И ты ничего не делаешь.
Бет начала плакать, раскачиваться из стороны в сторону, биться головой о деревянную стену над койкой – все, что угодно, лишь бы заставить этот голос замолчать. Постепенно, по мере того как в каюту пробирался рассвет, голос затихал и наконец исчез, но боль осталась, и она отчаянно терла мокрое от слез лицо.
Она встала и начала перебирать бумаги Эдварда, пока не нашла нужные страницы. Она не пустое место. От нее есть толк! Она смотрела и смотрела на слова, запоминая их наизусть, снова и снова монотонно произнося вслух. Потом она принялась рыться в ящике со столовыми приборами и наконец нашла то, что искала. Нож и точильный камень. Она вспомнила картинку из детства, как отец сидел в кухне и говорил матери: «Женщины не понимают… – А потом она услышала звук, когда лезвием ножа проводят по серому камню так, что во все стороны летят искры. – Вот как нужно точить нож. Вот как нужно точить нож».
Фрида набрала в легкие побольше воздуха и только потом позвонила.
– Фрида? – отозвался Гарри.
– Похоже, ты сердишься.
– Ты это определила по одному-единственному слову?
– Но ты сердишься.
– С чего бы это, Фрида?
– Где ты сейчас?
– Где я? Возле Риджентс-парка, с клиентом.
– У тебя есть время?
– Когда?
– Сейчас. Сходим куда-нибудь, перекусим. У меня есть час.
– Как мило, что ты смогла вставить меня в свой график.
– Я бы хотела пообедать вместе, если у тебя найдется время.
– Я не знаю, – сказал он. – Ладно, договорились. Где?
– Есть одно место недалеко от тебя. Бич-стрит, «Номер девять». В двух шагах от моего дома. Я могу прийти через десять минут.
– Я возьму такси. Только запомни: терпеть не могу, когда меня выставляют дураком.
– Понимаю.
– Вижу, ты вернулась к своей прежней, темной одежде.
Фрида мельком взглянула на себя, оценивая то, что надела на встречу, – сплошные черные и мрачно-синие цвета, – и улыбнулась.
– Наверное.
– Мне понравилось то, в чем ты была вчера вечером.
– Спасибо.
– Ты была просто красавицей!
Она не ответила, изучая перечень блюд, написанных мелом на доске. Подошел Маркус, чтобы принять их заказ. В глазах у него светилось любопытство.
– Салат с козьим сыром, пожалуйста, – коротко сказала она.
– То же самое, – кивнул Гарри.
– И воду из-под крана.
– То же самое. – Он оперся подбородком на сцепленные руки и стал внимательно разглядывать ее, отметив, что у нее усталый вид. – Итак, что случилось? – спросил он.
– Ты о вчерашнем вечере?
– Да.
– Я не знаю.
– Да ладно тебе, Фрида.
– Я не кокетничаю. Я хочу быть честной с тобой. Я не знала заранее, что уйду вот так. Мне просто пришлось. Я не могу объяснить, правда.
– Но ты могла хотя бы сказать мне. Я ждал, что ты вернешься, и глупо улыбался от счастья. Но постепенно я понял, что ты меня бросила, что я – чужой на этом празднике жизни.
– Я просто не могла там оставаться.
– Я думал… – Он замолчал и неловко улыбнулся. – Я думал, что нравлюсь тебе. По крайней мере, что начинаю тебе нравиться.
– Так и есть. Мне очень жаль, что я бросила тебя вчера вечером. Я не должна была так поступать.
Принесли салат. Маркус подмигнул Фриде, и она недоуменно приподняла брови.
– Это из-за всего того, что сейчас происходит? – спросил Гарри, гоняя вилкой кусочек сыра по тарелке. Он не очень-то любил салаты. Или козий сыр. – Из-за расследования и всего, через что тебе пришлось пройти, вот я о чем. Та женщина, которая покончила с собой – не помню, как ее звали, – и статьи в газетах, и все это безобразие в целом. Тебе, наверное, нелегко пришлось.
Фрида задумалась над его словами.
– Я иногда прихожу к мысли, что совершила ошибку, ввязавшись во все это, – наконец призналась она. – Я не совсем уверена, что именно мною двигало. Я всегда утверждала и всегда верила, что нельзя устранить беспорядок в мире, можно только устранить беспорядок в собственной голове. А теперь я допрашиваю подозреваемых и брожу по местам совершения преступлений. Почему?