В палатке стало тихо-тихо, если не считать гула Испытаний, доносившегося снаружи.
— Это не твоя вина, — сказала Аннаграмма тоном, который у нее считался дружеским. — Как я и говорила, госпожа Ветровоск всем головы морочит.
— А как же сияние? — спросила Люси.
— Возможно, шаровая молния, — сказала Аннаграмма. — Они иногда очень странно себя ведут.
— Но это сияние стояло стеной, будто оно изо льда! Люди бились об него, как мухи, а пройти не могли!
— Ну, возможно, оно создавало такие ощущения, — ответила Аннаграмма. — Но на самом деле… возможно, оно так действовало на мышцы, кто знает. Я только пытаюсь помочь, — добавила она. — Кто-то же должен хранить верность здравому смыслу. Она просто стояла там. Вы все ее видели. Ни дверей, ни пустынь. Только она.
Тиффани вздохнула. Она так устала. Хотелось тихонько куда-нибудь уползти отсюда. Хотелось домой. Она бы отправилась туда прямо сейчас, пешком, да вот беда — башмаки почему-то стали неудобными.
Пока девочки спорили, она развязала шнурки и стащила с ноги башмак.
Из него посыпалась серебристо-черная пыль. Пылинки упали на землю, отскочили вверх, заклубились облачком тумана.
Девочки обернулись, увидели, и вновь настала тишина. Никто не мог оторвать взгляд от темного облачка. Потом Петулия наклонилась и зачерпнула немного пыли в ладонь. Пока она поднималась, пылинки просочились между ее пальцами. И опустились на землю тихо, как перышки.
— Иногда что-то идет не так, — проговорила Петулия отрешенно, словно мыслями была где-то далеко. — Мне бабка Черношляп рассказывала. Кто-нибудь из вас сидел со стариками, когда они умирали?
Одна или две девочки кивнули, но все не могли отвести глаза от песчаной пыли.
— Иногда что-то идет не так, — повторила Петулия. — Иногда люди умирают, но не могут покинуть этот мир, потому что не знают Пути. Бабка сказала, вот тогда-то и нужны мы, чтобы помочь им найти дверь и не дать заблудиться во мраке.
— Петулия, мы не должны говорить об этом, — мягко напомнила Гарриетта.
— Нет, должны! — Петулия густо покраснела. — Именно здесь и сейчас, именно между нами мы должны об этом поговорить. Потому что бабка сказала, показать Путь — это последнее, чем мы можем помочь. Она сказала, там черная пустыня, которую мертвые должны перейти, и песок в ней…
— Ха! Госпожа Увёртка говорит, это называется черной магией! — заявила Аннаграмма. Слова ее были резкими и внезапными, как разбойничий нож.
— Правда? — сказала Петулия, как сквозь сон глядя на утекающий меж пальцев песок. — А госпожа Черношляп говорит, что луна порой вся светится, а порой уходит в тень, но важно помнить, что это та же самая луна. И… Аннаграмма…
— Да?
Петулия набрала побольше воздуху:
— Никогда, никогда в жизни больше не смей меня перебивать! Не смей! Не смей, слышишь? Я серьезно.
А потом… потом были сами Испытания. Ведь ради них все здесь и собрались, верно? Хотя Тиффани, выйдя из палатки вместе с девочками, почувствовала в воздухе смутные сомнения: а стоит ли? Теперь-то, после того, что произошло?
И все-таки площадку снова огородили, и многие старшие ведьмы подтащили стулья поближе к канатам, так что, похоже, Испытания должны были вот-вот начаться. Тиффани тоже подошла ближе и уселась на траву перед площадкой, положив матушкину шляпу перед собой.
Она знала, что остальные девочки устроились позади нее и по рядам зрителей пошли расходиться шепотки и шушуканье.
— И это тоже правда… Она действительно это сделала… Нет, честное слово… До самой пустыни… видели песок… у нее его полные башмаки были, говорят…
Среди ведьм слухи передаются быстрее, чем простуда. Ведьмы ведь болтливы, как скворцы.
Ни судей, ни призов не было. Испытания устроены иначе, объяснила Петулия. Смысл в том, чтобы показать, чему ты научилась и что может из тебя получиться, чтобы зрители по пути домой думали: «Эта Карамелла Бутыльшмат далеко пойдет!» Испытания — вовсе не соревнования, правда-правда. Победительниц не бывает.
Тот, кто поверил бы в это, поверил бы и в то, что луну по небу катает гоблин по имени Уилберфорс.
Что было правдой, так это то, что первой, как правило, выступала одна из старших ведьм с чем-нибудь в меру сложным, но не слишком удивительным, чем-нибудь, что все много раз видели, но не прочь посмотреть еще разок. Ну а дальше уже дело шло веселее. В этом году Испытания открывала кумушка Трэмпл с ее поющими мышами.
Но Тиффани почти не замечала выступления. По другую сторону площадки сидела на стуле матушка Ветровоск, словно королева на троне, окруженная свитой из ведьм старшего возраста.
Перешептывание между тем продолжалось. Возможно, Тиффани, когда открывала глаза, заодно и уши пошире распахнула, потому что теперь она могла слышать даже то, что говорили в дальних от нее рядах зрителей.
— Не училась, просто взяла и сделала… Ты видела ту лошадь?.. Никаких я лошадей не видела!.. Не просто дверь открыла, а еще и за порог… Да, но кто вытащил ее оттуда? Эсме Ветровоск, вот кто!.. А я и говорю, любая дурочка может открыть дверь, а ты попробуй-ка назад выберись! Это настоящая ведьма нужна, вот кто победил, вот кто… одолела тварь и бросила ее там… Я не видела, чтобы ты чем-то помогла, Виолетта Пульсимон! А эта малышка… Так была лошадь-то или нет?.. Хотела показать свою танцующую метлу, да только что уж теперь… А почему госпожа Ветровоск дала девчонке свою шляпу, а? Что она пытается нам сказать? Она вообще ни перед кем шляпы не снимает!
Напряжение искрилось в воздухе, потрескивало между верхушками шляп, словно разряды молнии. Мыши старались изо всех сил, выпевая «Мыльные пузырики радостно летят», но чувствовалось, что им трудно сосредоточиться. Мыши — животные крайне чувствительные, с тонкой душевной организацией.
Ведьмы склонились к матушке Ветровоск. Тиффани видела, как она оживленно беседует то с одной, то с другой.
— Знаешь, Тиффани, — сказала Люси Уорбек у нее за спиной, — тебе только и нужно, что встать и как бы признать свою победу. Все знают, что ты сделала. Никто никогда как бы ни делал ничего такого на Испытаниях.
— И вообще, старая склочница все время побеждает. Давно пора натянуть ей нос! — сказала Аннаграмма.
«Но она вовсе не склочная, — подумала Тиффани. — Да, мягкой ее тоже не назовешь, мягкости она в ведьмах не любит, потому что мягкий человек, очутившись на тонкой грани, просто расползется.
Что бы она с тобой ни делала, это всегда проверка на прочность». Тут Дальний Умысел подбросил ей мысль, которая тогда, в палатке, так и не смогла оформиться: «Матушка Ветровоск, вы ведь знали, что роитель не тронет никого, кроме меня, правда? Вы сами сказали, что говорили с доктором Хлопстелом. И вы использовали меня, как поющих мышек, чтобы выиграть Испытания? О чем вы подозревали? И что знали наверняка?»