Мысль о том, что жизнь – это затянувшийся кошмар, что видит во сне гриппующий гипнотизер, и прежде приходившая Никушкину в голову, после случая с фотоаппаратом обрела кристальную ясность и остроту алмазной иглы. Положить этому конец можно было, лишь посмотрев в глаза своему кошмару.
Олег Рудольфович подошел к зеркалу и попытался глянуть на себя отстраненным взглядом. Слегка помятое лицо уже немолодого мужчины. Нос, пожалуй, чуть длинноват. А губы – тонковаты. Взгляд усталый, так, во всяком случае, определил сам Никушкин. Хотя кто-то другой мог назвать его и бессмысленным. Подбородок не очень тщательно выбрит, в ложбинке под нижней губой торчат два волоска. Никушкин вообще не любил бриться. И делал это только в силу укоренившейся с годами привычки. Седеющие виски. Прическа небрежная. Проще говоря неаккуратная. Давно пора сходить в парикмахерскую. Никушкин сделал шаг назад и попытался представить, что впервые видит отражающегося в зеркале мужчину.
Не сразу, но ему это удалось. И впечатление осталось неприятное. Олег Рудольфович понял, что с человеком, которого видит перед собой, он, скорее всего, не захотел бы иметь никаких дел. А оказавшись в одной с ним компании, предпочел бы держаться в стороне. С этим человеком, скорее всего, не о чем было поговорить. Вряд ли интересы его могли оказаться близки кому-то другому. Он либо коллекционировал этикетки от консервных банок, либо собирал миниатюрные кораблики в бутылках.
Как по-вашему, о чем можно поговорить с человеком, собирающим кораблики в бутылках?
Никушкин выбросил все этикетки, что были в его доме, разбил бутылку с недоделанной моделью двухмачтовой шхуны «Скип Джеймс» и отправился искать ту самую подворотню.
Как он узнал, где именно искать ту самую подворотню?
О, знали бы вы, на какие чудеса хитрости, ловкости и изворотливости способен доведенный до отчаяния человек!
Конечно, никто не назвал Никушкину точный адрес. Но сравнивая информацию из разных источников, анализируя, сопоставляя и детерминируя все то, что ему удалось узнать, Олег Рудольфович смог вычленить ряд примет, по которым, как он полагал, можно было отыскать ту самую подворотню. Ну, или хотя бы попытаться это сделать.
А что ему еще оставалось?
Ночь за ночью Никушкин изучал дворы и дворики, в той или иной степени соответствующие имевшемуся у него описанию. Поскольку время, когда та самая подворотня могла открыться, было ограничено всего лишь часом, за ночь он успевал осмотреть, в лучшем случае, пару дворов. Неудачи не обескураживали Никушкина – он твердо верил в то, что каждая ошибка это еще один шаг к успеху.
Но следовало торопиться. Двойник наглел с каждым днем. Знакомые стали проходить мимо Олега Рудольфовича, не здороваясь и даже не глядя в его сторону. Как будто не узнавали или попросту не замечали его. Соседи по подъезду, с которыми Никушкин встречался на лестнице, подозрительно косились в его сторону и о чем-то шептались у него за спиной. На работе ему сказали, что он ужасно выглядит, буквально сам на себя не похож. Начальник даже пригласил его в свой кабинет и предложил взять отпуск дней на десять. За свой счет, разумеется. Никушкин только глупо улыбался в ответ и говорил, что с ним все в порядке, он превосходно себя чувствует, вот только зуб разболелся, всю ночь спать не давал, но послезавтра он непременно сходит к стоматологу.
Никушкин старался успокоить себя, объясняя странные перемены тем, что ночные бдения не лучшим образом сказались на его внешнем виде. Он стал небрежно одеваться, нерегулярно чистил зубы, а временами даже забывал побриться. Но дело, конечно же, было не только в усталости и нервном истощении. Порой Олег Рудольфович едва ли не физически ощущал, как прячущийся у него за спиной незнакомец выталкивает его из реальной плоскости бытия в тонкую, почти неосязаемую, расползающуюся под пальцами, как изъеденное молью полотно, область кошмарного полусна. За которой нет уже больше ничего. Вообще ничего. Даже пустоты в привычном для нас понимании.
Никушкин где-то слышал, а может быть, читал, что кошмар оборачивается реальностью в тот момент, когда ты начинаешь верить в него. Если так, то его кошмар давно уже был прочнее и надежнее бетонного бункера. Вот только спрятаться в нем было невозможно. В него можно было уйти навсегда. Но пока что Никушкин активно сопротивлялся даже мыслям о подобном исходе.
Никушкин миновал аляпистое, приземистое, в темноте здорово смахивающее на придавленный чьим-то задом торт, здание банка. У входа в банк горел лишь один фонарь, освещающий круглосуточно работающий банкомат. Интересно, что за нужда должна прижать человека, чтобы он рискнул снять деньги на ярко освещенном пятачке, окруженном непроглядной тьмой, повисшей на ветках густого кустарника, под которым прятались кошмарные, черные тени? И хорошо, если это были только лишь порожденные мраком ночные призраки.
Трамвайную остановку с человекообразными существами весьма неприглядного вида, сгрудившимися под тусклым фонарем, Никушкин благоразумно обошел стороной. Кто знает, на что способны эти морлоки. За ночи странствий по темной Москве Олег Рудольфович убедился в том, что после часа ночи встреч со случайными прохожими лучше избегать. Потому что любая из них может оказаться отнюдь не случайной.
Невидимая листва, колеблемая короткими, редкими дуновениями ветра, тихо шуршала над головой. Звуки, на которые в дневное время ты бы и внимания не обратил, в темноте казались странными, почти потусторонними, вселяющими в душу не страх даже, а безнадежную обреченность.
Впереди ни намека на просвет или хотя бы свет далекого фонаря. Бьет их кто-то специально? Или лампочки выворачивает?
Почувствовав, как мерзко защемило в груди, Никушкин собрался было повернуть назад. Но тут же забыл об этом, увидев стеклянную витрину с засушенными рыбьими головами. Подворотня должна была находиться рядом. Та самая подворотня.
Сердце в груди вдруг заколотилось с такой силой, словно вознамерилось сломать ребра. А шею будто тугой резиновый жгут сдавил. Никушкин был почти уверен в том, что наконец нашел то, что так долго искал. Но почему-то именно в этот момент ему захотелось бросить все. Выйти на проезжую часть, поймать проезжающую мимо машину, за любые деньги доехать до дома и завалиться в кровать. Забыть обо всем.
Кому вообще все это было надо?
Кто все это затеял?
Кто втянул его в эту тупую, бессмысленную игру?
Зачем?
Неужели только ради того, чтобы выставить его дураком?
Зачем?
Кому это было надо?..
Никушкин вдруг поймал себя на том, что мысли замкнулись в кольцо и принялись вертеться колесом. Одни и те же вопросы, которые прежде он себе не задавал, повторялись снова и снова. Как вырваться из этого круга? Разве что только разбежаться и головой в витрину. К рыбьим головам.
Выход был один – в подворотню. Туда, где все вопросы и ответы находят друг друга. Как образы и отражения в зеркалах.
Бегство от безумия или выход в безумие?..