— У меня предчувствие, что я скоро умру, и я не могу избавиться от этой мысли. Через месяц? Через день? Не знаю, но я обречена, потому что еврейка. Тошан, тебе лучше отвести Натана в Бордо и отдать на попечение Красного Креста. Он выживет и станет мужчиной, достойным своего отца, который был великим врачом. Исаак приснился мне в кошмаре, он был похож на скелет. Проснувшись, я поняла, что его уже нет в живых.
Эти горькие и трагичные слова расстроили метиса и немного отрезвили. Он покачал головой.
— Замолчи и не произноси больше таких слов, они делают тебя слабее. Я спасу вас, я в этом поклялся. Симона, ты не должна опускать руки. Ты молода, у тебя впереди вся жизнь. Не будь пессимисткой, каждый час нашей жизни драгоценен.
Бесстыдным жестом он провел влажной рукавицей между ее ногами, которые она тут же раздвинула. Тошан продолжил и добавил воды, чтобы ополоснуть ее. Затем он отложил мокрую рукавицу и поднял молодую женщину.
— Верь мне и своему Богу, — шепнул он ей на ухо прежде, чем поцеловать в губы.
Она пылко ответила на его поцелуй и сжала в объятиях, ощущая безумную радость от близости его тела, запаха его кожи и рубашки. Убедившись, что она тоже хочет его, Тошан прислонил ее к краю колодца и встал сзади, поглаживая рукой от шеи до поясницы.
— Ты похожа на статую из белого мрамора, которую я видел в музее Лондона, — сказал он. — Твое тело крепкое и упругое.
Симона сладострастно застонала: он взял ее грудь в ладони и нежно сжал. Секунду спустя он уже мял ее ягодицы, после чего вошел в нее.
— Но… — возразила она, не особенно сопротивляясь, — что ты делаешь?
— Занимаюсь с тобой любовью как дикарь. У тебя такого никогда не было? В лесу, стоя возле дерева?
— Нет, я всегда делала это в кровати, лежа на спине, — ответила она, вскрикивая от удовольствия. — Продолжай, мне очень нравится. О! Да!
Тошан быстро потерял над собой контроль, слишком возбужденный, чтобы сдерживаться. Симона прикусила губу, сдерживая крик, когда на нее накатила волна невероятного наслаждения. Она собиралась обернуться, чтобы поцеловать его, но он резко отстранился и прислушался.
— Надо возвращаться, — бросил он. — Скорее… Слышишь?
В ночную тишину ворвался шум мотора, даже нескольких моторов, скорее всего грузовиков или танков.
— Боже мой! Я совершенно голая! — воскликнула женщина.
Тошан выплеснул воду из бака и забросил его как можно дальше в кусты, растущие вдоль стены. Он подобрал рукавицу, мыло и одежду Симоны, которая уже ковыляла к двери амбара.
— Нам нужно спрятаться под соломой. Скорее, скорее, — велел он.
Его сердце билось так сильно, что перехватывало дыхание. Все тело объял животный страх. Именно в эту секунду он четко увидел в полумраке Киону, похожую на золотисто-рыжее пламя. Девочка испуганно и одновременно торжественно показывала на лестницу, ведущую на сеновал.
— Симона, дай мне Натана, — тихо сказал Тошан. — Нужно подняться наверх. Не спорь!
Шум моторов раздавался все ближе. За несколько секунд Тошан поднялся по лестнице с мешком и чемоданом вслед за женщиной и ее ребенком. Наверху была сложена огромная куча сероватого сена, и минуту спустя они втроем зарылись в нее. Во дворе послышались голоса, захлопали дверцы машин.
«Немецкие солдаты, — убедился метис. — Спасибо, Киона! Если ты посоветовала нам спрятаться здесь, значит, это единственный выход».
И впервые за долгие годы Тошан начал молиться.
Дордонь, четверг, 18 марта 1943 года, 23 часа
Пальцы Тошана судорожно сжимали рукоятку револьвера. При этом он старался дышать неглубоко, чтобы не наглотаться пыли: это могло вызвать кашель. То же самое, судя по всему, делали Симона и ее сын. Он не видел медсестру, но полагал, что она прижала Натана к себе, и им обоим точно так же не хватает воздуха.
Немецкие солдаты столпились в нижней части амбара. Они громко переговаривались на своем грубом, лающем языке.
«Среди них наверняка есть офицер, может быть, даже люди из гестапо, — подумал он. — Что им здесь понадобилось? Наверное, кто-то из местных заметил нас и донес». Его терзал невыразимый страх. Он боялся не за себя. С тех пор как вступил в Сопротивление, он был готов к жестокой смерти. Но он не мог допустить ареста Симоны и Натана.
«Почему Киона явилась мне? Каким чудом она узнала, что мне грозит опасность?» — спрашивал он себя, несмотря на панику, от которой все сжималось внутри. Тошану отчаянно хотелось верить, что его сводная сестра пытается их спасти. Он прислушался к шуму, раздававшемуся прямо под ними, и понял, что немцы ворошат солому и отодвигают три старые бочки, стоявшие вдоль стены.
— Hier ist niemand [63] , — послышался чей-то голос.
Тошан стиснул зубы. Он изо всех сил молился, чтобы патруль убрался отсюда, чтобы этот кошмар скорее закончился. Но тут ему почудилось, что скрипнула нижняя перекладина лестницы. Было очевидно, что добросовестные военные, которых он мысленно сравнивал с хищниками, рыщущими в поисках добычи, обязательно должны обыскать сеновал. В ту же секунду он почувствовал, как маленькая холодная рука вцепилась в его запястье. Симона на ощупь отыскала его, чтобы хоть немного успокоиться. «Или чтобы попрощаться со мной, если нас обнаружат, — подумал он. — У меня всего три пули, и выстрелы вызовут мгновенный отпор, а эти боши вооружены лучше меня. Нас всех убьют в течение несколько секунд».
Но в это мгновение раздался характерный хруст, за которым последовало звучное «scheisse!» [64] . Три перекладины сломались под весом солдата. Тем не менее он продолжил подниматься и остановился, когда его нос оказался на уровне пола. И тогда пространство, заваленное сеном, быстро пересекла куница и бросилась наружу через слуховое окно. Мужчина тихо рассмеялся.
Сердце Тошана билось так сильно, что ему казалось, немцы услышат этот стук и вытащат их из укрытия. Но солдат спустился вниз. Через некоторое время снова послышался шум мотора, на этот раз удаляющийся.
Симона не шевелилась. Ее сын тоже. Метис еще немного выждал, не веря в чудесное спасение. «Мы наверняка забыли что-нибудь на полу, — говорил он себе. — Солома должна была сохранить форму наших тел, ведь мы спали на ней целую неделю. Но отсюда пора уносить ноги, они могут вернуться и проверить все еще раз».
Женщина выбралась из сена раньше его, подняв Натана, который тут же заплакал. Тошан скорее угадывал их, чем видел в полумраке. Симона по-прежнему была обнажена.
— Почему ты без одежды, мама? — спросил мальчик.
— Я мылась на улице, когда пришли солдаты. Это уже неважно, Натан. Главное, что мы спасены! Спасибо, Господи!