Покончив с этим делом, Звереныш обошел загон и методично отрубил головы всем, кто хоть немного подавал признаки жизни. Он делал это так просто, так обыденно, как если бы потрошил рыбу, пойманную в отцовскую сеть, – он не раз занимался этим перед засолкой. Вот человеческие головы рубить ранее не приходилось.
Добив всех, кто шевелился, Звереныш вернулся к трупу первого убитого им человека. Нужно было добыть сердце.
Глухое чавканье! Нож вошел в предреберье, двинулся вниз, раздвигая еще теплую плоть, обнажая сизые петли кишок, похожих на огромных свившихся червей.
Адрус знал, где находится сердце, он не раз помогал отцу разделывать убитых зверей, и знал, как добраться до комка плоти, в котором, якобы, таятся любовь, страх, мужество и злоба.
По мнению мальчика, все это было преувеличением – ничего в этом куске мускулов не было, кроме загустевшей крови, вкусного мяса и пленок, застревавших в зубах. Все разговоры о любвеобильном, добром или злом сердце суть придумки бродячих певцов, развлекающих народ своими песнями, способ выжимания денег, и не более того.
Звереныш засучил рукав, сунул руку под ребра, добрался до сердца. Выдирать его было трудно, оно крепко сидело в теле и не хотело его покидать. Наконец все-таки удалось, и теплое, красное, упругое, устроилось в руке убийцы – полузверя, получеловека – с интересом разглядывающего этот кровавый «плод».
Дело было завершено. Можно выходить из загона.
Проходя мимо рыдающего Саргуса, Звереныш заметил, что тот так и не добыл сердце своего противника. Саргус сидел на земле, зажав истерзанную шею и, раскачиваясь, причитал, все время повторяя:
– Да что же это!? За что!? Ну за что?! Будь ты проклят, Создатель! Будь ты проклят! Мамочка моя! Мамочка! А-а-а-а! А-а-а-а!
Щенок подошел к Саргусу, с размаху пнул его в зад так, что парень едва не свалился на землю, и тихо прорычал, выдавливая слова сквозь зубы:
– Встал! Пошел! Делай, что тебе сказано, иначе сдохнешь! Встал, тварь! Ты рост! Ты должен выжить! Встал, ублюдок!
– Я не могу, миленький, Адрус, я не мо-гу! Пусть лучше убьют! Я больше не могу! Они же нелюди, ты не видишь?! Они нелюди! Нелюди! – Саргус опять зарыдал, захлебываясь слезами, горечью беды, но Щенок не дал ему снова увязнуть в отчаянии. Он сильно ударил парня по лицу.
– Встал, погань! Я не позволю им убить тебя! Они хотели сердце – будет им сердце!
Могучим ударом Звереныш рассек грудь лежавшего на земле безумца, который едва не растерзал Саргуса, царапая руку об осколки ребер, воткнул кулак в грудь убитого и одним движением вырвал сердце. Потом тряхнул ошеломленного Саргуса, сунул в его руку добытый «трофей», поднял с земли свой и, подталкивая перед собой новоиспеченного приятеля, пошел к выходу из загона.
Лаган стоял, задумчиво пожевывая палочку для чистки зубов. Он видел то, что происходило в загоне, и, честно сказать, увиденное его не удивило. Что-то подобное он и ожидал. Когда Щенок подошел к нему и бросил под ноги вырванное у «врага» сердце, Вожак не шевельнулся и лишь внимательно посмотрел в лицо парня, избегавшего встретиться взглядом со своим командиром.
Подошел и Саргус, несмело протягивая добытое не им сердце. Вожак кивнул, и второе сердце полетело к его ногам. Потом третье – Дегер все сделал как надо.
– Встань в строй, – кивнул Вожак, а когда Щенок дернулся, чтобы исполнить приказание, покачал головой. – Нет, не ты. Он!
Лаган показал на Дегера.
– Он – в строй, а вы двое – остаться здесь.
Вожак помолчал, равнодушно посмотрел на Саргуса, медленно и весомо сказал:
– Ты не выполнил то, что я тебе сказал. Ты ослушался меня. А ты, Щенок, сделал то, чего я тебе не приказывал. Ты тоже ослушался меня. Плеть!
Звеньевой подал плеть, и Лаган задумчиво помял ее в руках, будто проверяя, насколько крепка эта длинная, похожая на змею черная кожаная веревка, сплетенная из толстой воловьей кожи. Саргус сжался, ожидая удара, закрыл глаза, и только Щенок стоял молча, набычившись, исподлобья, с ненавистью следя за лицом командира.
Лаган слегка улыбнулся и вдруг подал плеть Саргусу.
– Бей Щенка! Накажи его! Я тебе приказываю! Двадцать ударов!
Саргус жалко улыбнулся разбитыми губами, растерянно пожал плечами и ударил, несильно, пытаясь сделать так, чтобы Адрусу было не очень больно.
И тогда Вожак рявкнул, яростно брызгая слюной, как настоящий волчий вожак рычит на членов своей стаи:
– Сильнее, тварь! Сильнее! Иначе я тебе уши обрежу! Член вырежу, мерзкое животное! Бей! Бей! Бей!
Саргус вздрогнул, втянул голову в плечи и сильно хлестнул Звереныша по спине, потом еще, еще, подвывая, захлебываясь рыданиями и уже не думая о том, что перед ним стоит тот, кто его спас, тот, кого он хотел считать своим другом. Он сбился со счету, и порол бы до тех пор, пока не забил бы Адруса до смерти, если бы не Вожак, остановивший экзекуцию:
– Хватит, достаточно. Я удовлетворен. Встаньте в строй. Оба.
Саргус выпустил плеть из рук, и она упала в пыль, свернувшись, как ядовитая змея. Пошатываясь, подошел к бледным, окровавленным парням, наблюдавшим за происходящим, повернулся и зажмурился, будто закрытые глаза помогли бы уйти от страшной действительности, как одеяло в отчем доме укрывает от ночных страхов.
Щенок дошел до строя, не пошатнувшись, ни звуком, ни гримасой не выдав боли. Он был похож на окровавленного, затравленного волчонка, не сдавшегося, уступившего лишь сильному Вожаку, но не оставившего планов загрызть того, как только он ослабеет.
Все почувствовали это и отшатнулись от Звереныша, будто самым страшным на этом плацу был не главный, Вожак, а этот мальчишка, стиснувший зубы до каменных желваков на бледных щеках.
– Ты спишь? Эй… ты спишь?
– Ты с ума сошел?! Ты теперь постоянно станешь будить посреди ночи?
– Это… ты прости, ладно? Прости…
– За что?
– За то, что я тебя бил плеткой… Это же не я хотел, он напугал меня… сильно напугал! Я никогда в жизни так не боялся, никогда! Наверное… Прости.
– Боги простят. Ложись и спи.
– Да, да… сейчас лягу.
Молчание. Шорох.
– Не могу уснуть. Ты меня спас сегодня… спасибо тебе. Если бы не ты, меня бы убили. Я хотел, чтобы меня убили! Знаешь, почему?
Молчание.
– Потому что я больше не мог терпеть. Нельзя убивать беззащитных. Я всегда так думал…
– А теперь?
– Что – теперь?
– Теперь так не думаешь?
– Наверное – нет. Как считаешь, почему они с нами так поступили? Зачем устроили эту бойню?
Молчание.
– Не знаешь? А я догадался. Чтобы сделать из нас убийц!