Вечером, когда утих дождь, он взбирался на самый высокий холм на крутом берегу и долго стоял, глядя на колышущееся море, высматривая среди высоких волн силуэт корабля. Или на небо, ища среди белых облаков и мечущихся чаек след реактивной струи. Но ни морских судов, ни самолетов не появлялось, и военный моряк уходил, прихватив по пути в дождливой роще пару съедобных улиток.
– And all the children are insane
All the children are insane
Waiting for the summer rain, yeah —
Напевал он по дороге.
Он знал, что так же будет приходить и через десять, и через двадцать лет, глядя на море, пока глаза не перестанут различать свет и тьму.
«Мы не преступники. Мы просто выполняли приказ. Мы невиновны. Виноваты другие», – часто говорил он старику, и тот, казалось, понимал, кивая белой головой.
Но еще чаще Эйб повторял эти фразы океану. Правда, капитану очень не нравилось, когда эхо начинало кричать ему в ответ, словно судья, свое последнее слово. «Guilty».
Твое дело – хорошо исполнить возложенную на тебя роль; выбор же роли – дело другого.
Эпиктет. Древнегреческий философ-стоик.
– Идите к черту, со мной все в порядке, – ругался Богданов в ответ на все попытки обращаться с ним как с хрустальной вазой. – Я не инвалид! Помогайте тем, у кого раны тяжелее.
Забинтованное лицо делало его похожим на Фантомаса. Увести его под крышу, в один из уцелевших домов, где был организован госпиталь, удалось только Марии, которая была в числе первых вернувшихся с севера эвакуированных. Высаживаясь из машин, они не узнавали свой город.
Участие Владимира больше не требовалось. Остальное могли доделать и без него.
Час назад, когда рядом с бывшим сурвайвером взорвалась граната, брошенная из окна, все были уверены, что он мертв. Особенно когда обнаружили его лежащим, с лицом в крови. Но, как оказалось, он был изранен, оглушен, но жив. Самой тяжелой была травма лица, а крохотный осколок металла и вовсе засел в глазном яблоке, не сумев пробиться в мозг. Глаз, конечно, больше служить ему не будет, но сужение поля зрения вдвое и уродливый шрам – не такая уж высокая плата за право еще пожить на земле.
Сам Данилов теперь сидел прямо на асфальте и с наслаждением ел бутерброд с солониной, явно собачатиной, пользуясь минутой передышки. Он не отсиживался за чужими спинами, но сумел не получить ни одной царапины. Хотя основная роль в этом бою была отведена тем, кто находился под защитой брони.
Приехавшее подкрепление подвезло и продукты, и даже свежий хлеб. Хрен их знает, откуда они взяли муку, наверно – трофеи из лагеря алтайцев. И зачем же эти паразиты напали, если какая-то еда у них все-таки была?
Александр на секунду подумал, что от такого бутерброда не отказался бы Степан, но к тому судьба оказалась не так милосердна. Он погиб за полчаса до окончания сражения, застреленный снайпером, возможно, тем же, который убил старика Ключарева.
На секунду Саша попытался вспомнить, сколько раз это уже было с ним. Вокруг падали товарищи… и просто случайные попутчики, жуткую смерть принимали враги. Гибли те, кто был сильнее, ловчее, опытнее него. И в очередной раз смерть доказывала, что у нее есть определенное чувство юмора.
Жидкий всепожирающий огонь происходил от запланированной детонации боеприпаса объемного взрыва – авиабомбы повышенной мощности, которая была в тайне привезена из Ямантау вместе с тракторами, сеялками и бетономешалками. Его эпицентр был как раз в районе Горсовета. Но это они узнали уже тогда, когда бой был закончен. А в тот момент, выходя с территории завода, были уверены, что фугас ядерный, хоть и тактический. И с готовностью шли не только в огонь, но и, как они считали, в радиоактивное пекло. Разве таких людей можно одолеть?
Внезапно Александру на нос упала холодная снежинка. Он уже давно чувствовал, что даже у костра холодно, но только сейчас осознал, насколько.
Белые мухи. Они вернулись. И скоро их было уже видимо-невидимо.
– Вот это да, – присвистнул Кириллов.
– И чо? Мы живем в Сибири, а не в Калифорнии, – хмыкнул Слава Краснов. – Такое почти каждый год бывало. Нам же обмундирование дали.
– Да тут как бы зимнее не понадобилось. И как бы урожай не померз, – Данилов почувствовал, что трясется, как в лихорадке. Отчасти от слабого морозца – минус пять, не ниже, отчасти от стужи внутри. Сердцем он уже ощущал приближение зимы.
Как оказалось, город взорвали планово, без героизма и замыкания проводков зубами подрывника-смертника. Минирование проводилось под руководством Артура Войкова из Ямантау, имевшего такой опыт. Заложенная на третьем этаже здания Горсовета, слегка доработанная авиабомба взорвалась, как тридцать тонн тротила, в тот момент, когда в радиусе поражения находились почти все алтайцы. Этим все и объяснялось. Удерживать позиции, создавать очаги сопротивления в городе надо было до последнего, иначе враг мог что-нибудь заподозрить. И по этой же причине до последнего часа никого нельзя было ставить в известность о взрыве.
В огненном аду примерно половина алтайцев погибла, сгорела заживо или получила несовместимые с жизнью травмы. Остальные были ранены и дезориентированы из-за баротравм и стали легкой добычей для защитников, которые вышли из заранее устроенных в подвалах убежищ. Уж в том, как сидеть в убежищах, опыт у них был громадный. Одновременно жители лояльных Подгорному деревень замкнули кольцо, не дав никому из уцелевших врагов убежать.
Но повоевать и после применения чудо-оружия все-таки пришлось.
В полдень вдоль улицы Советской были выстроены в шеренги оборванные и израненные бойцы еще недавно грозной армии Сибагропрома. Их окружала редкая цепь вооруженных автоматами бойцов ополчения.
С пленными сибагропромовцами обращались гуманно. Это тоже был категорический приказ Демьянова, и многие выполняли его очень неохотно – они охотнее бы отрезали им уши и носы. Им даже оказывали первую помощь… конечно, во вторую очередь. Сначала своим – раненых было много. На лето часть пленных определили жить в заводские корпуса, часть на уцелевший стадион. Зимой придется строить бараки. Хотя это предстоит делать уже на новом месте.
Все понимали, что таким, как прежде, Подгорный не будет, и им придется искать новое место для постоянного жительства. Город, где не осталось ни одного целого дома выше одного этажа, годится для жизни, но не для гордого звания сердца новой цивилизации.
«Через много веков это место войдет в состав городской агломерации вокруг будущей столицы, которую мы устроим в другом городе, – подумал Данилов. – А до тех пор тут будут могилы героев и гранитный обелиск».
Пока же они остались почти одни в разгромленном и пустом Подгорном. Остальные во главе с Олегом Колесниковым отправились добивать алтайцев в укрепленном лагере к югу от города. С ними была вся техника, включая пять захваченных у врага танков, и огромная орава деревенских мужиков, куда менее рафинированных, чем бывшие жители Академгородка. Это были те, кого удалось собрать добровольно и насильно в половине региона.