Бойцы Скоторезова отвечали еще реже, берегли патроны. Укрытием для них служила та же стена.
– Ну и дворец, – произнес Демьянов, оглядывая строение в бинокль. – Построен коряво.
– Но мощно, – проворчал Топор. – Это не облицовка, это натуральный гранит черт знает какой толщины. А может, и базальт. Пули из крупняка просто отскакивают. Стекла пуленепробиваемые, хотя это, конечно, только от воришек… Что главное, там защитников человек сто. Он вооружил всех, включая конюхов и слуг… да, у него тут и конюшня, и псарня, и даже косолапый в клетке. Зажарим после победы. Мне, чур, лапы и мозги.
– Какое у гарнизона вооружение? – прервал его дурачество Демьянов.
– Минимум три пулемета, несколько уродов, считающих себя снайперами. Мы попытались подобраться, но не сумели. Стреляют без предупреждения.
– Попробуем вместе. Теперь нас семьдесят. Сколько у них продуктов?
– На целый год, – хмуро ответил Топор. – Сергей Борисыч, осада тут не поможет. Только дождаться ночи и штурмовать. Они как раз сейчас по рации созывают всех своих с города. И когда те сообразят, что нас мало, то нагрянут сюда и просто числом задавят. У нас день, не больше.
– Это ясно. А есть ли способ оставить дом без воды? – Демьянов повернулся к пленнику.
– Нет, – Бурлюк почесал в затылке. – У них скважина и собственный генератор. И две цистерны в подвале, вода периодически обновляется. Я сам все достраивал, уже после войны.
И судя по лицу, он понял, что проговорился.
Демьянову претило так обращаться с хорошим мужиком, но выбора не было.
– Вот что. Вы знаете тут все коммуникации. В ваших интересах помочь нам попасть внутрь. Иначе нам придется всех там сжечь, не разбирая виновных и невиноватых.
– Это невозможно, – Бурлюк замахал руками. – Вы же в канализационную трубу не пролезете. А подземный ход от гаража я сам обвалил. Позавчера. Это дохлый номер.
– Дохлый, значит? Дайте я с ним потолкую, – дядя Саша, расположившийся на земле в тени забора, тем временем достал из рюкзака скальпель и стоматологические щипцы.
– Не надо, – сказал энергетик упавшим голосом. – Я придумаю что-нибудь… Только не калечьте. Мне еще семью кормить.
– А ты оптимист, – с сарказмом произнес Мясник.
Демьянов видел, что ничего Бурлюк не придумает. И вообще, зря опозорили человека и чуть не довели до инфаркта. Вон как побелел. Не добившись от него ничего, Скоторезов скоро воплотит свои угрозы в жизнь, хотя пять минут назад сам рассказывал майору, какой это хороший человек. За ним не заржавеет…
Топор умел внушать людям, что он не блефует. И действительно, он никогда не лгал. Сейчас даже запретить ему Демьянов не мог, в этом месте его власти не было. Люди Топора ему не подчинились бы.
– Замолчите все. Саня, пусть твои мужики не стреляют. Я буду говорить.
С этими словами Демьянов, никого не предупреждая, подошел к сорванным воротам и высунулся из-за бетонной плиты, жалея, что нет мегафона. Ничего, они его услышат.
«Любой ценой», – напомнил он себе.
Это был смертельный риск. Там у Мазаева был как минимум один настоящий снайпер, снявший уже нескольких дружков Топора.
– Эй, мужики! У всех есть дети? Что с ними будет, если вы ляжете костьми за жирного подонка? – изо всех сил крикнул майор и тут же пригнулся. И вовремя. Несколько пуль пришедших в себя стрелков просвистели в опасной близости. Но это были неприцельные выстрелы. Будто они и сами сомневались.
– Через шесть часов мы начнем штурм. Для этого у нас есть спецсредства, в том числе «Шмели»! – прокричал Демьянов вдогонку, уже не поднимаясь. – Все, кто сдастся до этого момента, будут помилованы. Остальные, кто не сгорит, будут завидовать тем, кто поджарился. У меня всё. Жду белый флаг до полудня!
На самом деле, РПО «Шмель» у них был всего один, и Демьянов был уверен, что каменный дом выдержит его огонь. Мазаев вполне мог сидеть в подвальном бункере или специальной бронированной «Panic room» – «комнате безопасности», которые майор видел только в кино. Кроме десятка погибших и небольшого пожара, который быстро погасят, ничего это им не даст.
«В идеале сюда бы пару танков, и сровнять этот вертеп с землей».
Потянулись минуты напряженного ожидания, складывавшиеся в часы, каждый из которых был тяжелее предыдущего. Демьянов ловил на себе скептические взгляды Скоторезова и даже десантников из Подгорного.
Колесников так вообще смотрел на майора как на ненормального. «Зачем было называть крайний срок, Сергей Борисович? И почему шесть, а не восемь?» – недовольно вопрошал он.
Демьянов посоветовал ему расслабиться.
– Те, кто не сдастся через шесть, – сказал он, – не сдадутся и через восемь. Можете оправиться, подкрепиться, закурить, умыть рожу. Но не теряя бдительности.
На исходе четвертого часа в окне третьего этажа особняка появилось белое банное полотенце. А пятью минутами позже из распахнутых дверей с белым флагом вышел человек в черном берете и черных очках.
– Мы решили сдаться, – с непроницаемым видом произнес он.
– Вот и отлично, – кивнул майор. – Выходите не торопясь и по одному. Стройтесь вон на той площадке. За заборчиком. Только не толпой, а ровными рядами. И ждите досмотра. Оружие – у кого есть – кладете на землю прямо здесь у дверей.
Это была автостоянка для служебных машин. Огороженная и с твердым покрытием. То, что нужно.
– Да вы просто волшебник, – произнес Бурлюк, все еще связанный, но немного успокоившийся, когда понял, что его не будут резать.
Он смотрел на процесс капитуляции разве что не разинув рот.
– Нет. Я просто пожарник. Тем более бывший.
Вслед за человеком в берете начали выходить остальные. Из высоких дверей здания полился поток, показавшийся майору бесконечным, который иссяк только через десять минут. Выходившие люди четко делились на сословия и состояния. Тут были и рабочие в синих комбинезонах, и пехота в зеленом камуфляже с надписью «Легион», и крепкие мужики в черной полицейской форме, сваливавшие на ходу свои бронежилеты в общую груду. В другую кучку бережно клались автоматы, пистолеты и даже помповые ружья. А также гранаты, снайперские винтовки и несколько противотанковых гранатометов.
Следом вышли несколько подтянутых мужчин в черных костюмах – воротники их белых рубашек казались смешной неуместностью, но движения были быстры и точны. Этих следовало обыскать с особым тщанием. Примерно двадцать женщин: половина уборщицы и кухарки, другие, судя по холеным лицам, то ли секретарши, то ли массажистки. Все, как один, выходили с поднятыми руками (хоть Демьянов об этом и не просил) – кто злобно, кто пугливо озираясь вокруг.
В самом конце отдельной группой шли VIP-ы: пухленькая, но миловидная дочь Мазаева лет двадцати, его последняя гражданская жена – черноволосая и стройная, с глазами, как у лани, возрастом чуть младше его дочери, новый глава администрации Заринска, он же бывший зам губернатора со своим толстым помощником и мужик, про которого люди Топора сказали, что он архиепископ – узнать его было трудно, он был в мирском костюме и туфлях на босу ногу, а не в шитом золотом облачении. Эти шли чуть ли не бегом и отдельно от остальных. Видимо, боялись своих бывших слуг больше, чем осаждающих.