При этом самый неодобряемый из одобряемых репрессивных законов – это закон о митингах: все-таки многие хотели бы оставить за собой право на недовольство или хотя бы неодобрительное бурчание в традиционном русском диалоге с телевизором. Зато высочайшие степени одобрения – закон о запрете пропаганды однополой любви (67 %) и о защите прав верующих (55 %): на высшую силу и высшую норму покушаться нельзя, за это люди должны сидеть в тюрьме.
С термином «иностранный агент» чуть более тонкая, как резьба по кости, история. Да, закон об иностранных агентах одобряют. И мифологическая инерция, десятилетиями связывавшая эту категорию с чем-то чрезвычайно негативным, по-человечески подлым и политически подрывным, действует где-то в мозжечке, как подпольный обком. Но при 35 % за нестандартно много затруднившихся с ответом – одобрять или не одобрять (57 %). Все-таки дело пахнет нафталином, и вообще не очень понятно, что это такое.
Но раз высший начальник сказал, что иностранные агенты есть, и раз это идет вразрез с представлениями о том, как надо Родину любить, пусть применяет закон на практике.
Родиной мы все меньше гордимся, но при этом детки – в рамках насаждения, как картошки при Екатерине, нормы, и обветшалых, как «хрущобы», представлений о патриотизме – пусть поют хором гимн при каждом удобном случае (47 %). При этом постсоветский человек уже забыл, что сам он в школе гимн если и пел, то нечасто и вообще не очень одобрял его. Особенно когда мелодию включали в шесть утра в трудовом лагере, исправительно-трудовом лагере или во время службы в Вооруженных силах.
Постсоветский человек идет своим путем, цепляясь за мифы, как за колючки, совершая, как промахнувшийся биатлонист, штрафные круги, двигаясь по одной и той же лыжне. Обстоятельства и мир вокруг меняются, человек к ним адаптируется. Но миф живет – как представление о норме и как мечта о правильном устройстве вселенной. Русский человек – он же, в сущности, социалист-утопист.
2013 г.
Прибыв в город Ереван, который встретил отца народов лозунгами «Нет СССР», Владимир Путин заявил стратегическим партнерам, что украинские события – это не революция, а погромы и они занесены в братскую страну, которую Россия пытает газом и таможенными войнами, извне. Вероятно, лозунг «Путин, убирайся вон!» тоже занесен в не менее братскую Армению извне, например из Ирана. Больше неоткуда, разве что из тбилисского квартала Авлабар. Некоторые российские провластные газеты указывали в качестве источника украинских бед на Польшу, несколько преувеличивая значение соседа и доводя его могущество до уровня прежней Речи Посполитой. Ну, натурально, Польша круче России, кто бы сомневался…
Между тем различий – не внешних, а глубинных – между Россией и Украиной практически нет. Каждая страна пережила несколько постсоциалистических революций. Первая – обретение независимости в начале 1990-х. В России этот процесс объединил, например, «волка и ягненка», Бабурина и Ельцина. Затем случилась догоняющая революция. В России либеральные реформы шли быстрее, но и они затормозились. К тому же нефти было больше. Поэтому вместо революции состоялась длящаяся контрреволюция 1990–2003 годов, завершившаяся арестом Михаила Ходорковского и поражением демократических партий на выборах. Украина тем временем стагнировала и ждала согласованного толчка как сверху, так и снизу. Что, собственно, и произошло в 2004 году и получило название «оранжевой революции». Это явление стало главным страхом кремлевских астрологов на несколько лет.
Они, как и сегодня, не верили в объективную марксистскую сущность «оранжевых революций» и упорно указывали на мировую закулису как источник турбулентности.
Собственно, эта же логика привела во время догоняющей революции 2011–2012 годов в России, по определению Юргена Хабермаса, освобождающей «путь для того, чтобы наверстать упущенные процессы», к мифологизации богатого слова «Госдеп». «Упущенные процессы» иногда определяют так: государство отстало от общества. Что уже трюизм, который от этого не перестает быть чистой правдой. И причиной революций.
Не стоит думать, что, если в России повстанцы не занимают офисы госучреждений, революция закончена. Что, если Косенко не пускают на похороны матери, а Кривову дают возможность голодать до потери пульса, ситуация под контролем. Революция – процесс медленный, не побоюсь этого слова – исторический. А крот истории роет медленно, но верно. До того момента пока, по определению Василия Розанова, Русь не слиняет в «три дня».
Просто Россия не подписывает документы об ассоциации с ЕС (а зря, кстати, – Геннадий Онищенко не дал бы соврать), и нет повода для выражения активной частью общества недовольства столь явным образом. Плюс украинское руководство, даже столь беспомощное, как при президенте Януковиче, не страдает имперскими комплексами. Вот и все отличия. А так мы с Украиной примерно на одной и той же стадии развития.
Точнее, не развития, а деградации. На очередной стадии развала СССР, которая называется гниение руин и распад. Это тоже с точки зрения вечности долгий процесс, который до сих пор не закончился и внутри которого и происходят догоняющие революции.
В принципе это хорошая новость. Ибо мы с украинцами вместе – в движении. Мы не «застывшее имперское дерьмо» (Мераб Мамардашвили), а находящаяся в состоянии транзита субстанция.
Есть у революции начало, нет у революции конца – учил нас репродуктор всего-то каких-то лет 25–30 тому назад. Вот этого никак не могут понять в центре управления политическими полетами с элементами геополитики, где полагают: возьмем газово-таможенным штурмом Ереван, нагнем Киев – и заживем. Ничего подобного. Революционные процессы, как и подземный пожар, погасить при таком восприятии действительности невозможно. Как раз Янукович почувствовал, хотя и поздно, что живет на торфянике или в лесу, полном сухостоя. Поэтому путь для него к сближению с ЕС, что для Майдана означает движение к определенного сорта институтам, а не к встающему непредсказуемым образом не с той ноги ручному управляющему, – вопрос времени. Ну и политического самовыживания.
Собственно, он как политик не живет, а выживает, мечась между будуаром и молельней, Европой и Россией. Чтобы лучше жить, как говорили в общую для нас с украинцами перестройку, надо лучше работать. И вот ровно с этим у Януковича проблемы. Отчего он и ищет внешней помощи: сегодняшней – от России, завтрашней – от ЕС. Если, конечно, наступит завтра.
У прозорливого лидера есть способ самосохраниться в эпоху перманентной революции (не от слова «перманент», а от определения Троцкого). А именно возглавить эту революцию. У Януковича был такой шанс – даже не вступление, а дистанцированная ассоциация с ЕС. У Путина шанс тоже есть. Но он предпочитает мирной трансформации экономики и политики своего рода «бульдозерную выставку» – политический бодибилдинг Бастрыкина с Чайкой.
Это не очень красиво. И несовременно.
Ведь если ты не догоняешь революцию, она догонит тебя.
2013 г.
Лев Троцкий, если отвлечься от строго марксистских нюансов, определял перманентную революцию как революцию, «каждый последующий этап которой заложен в предыдущем». Это был по-настоящему большой вклад в соответствующую теорию. На самом деле революционный период лишь отчасти описывается теми визуальными образами, которыми сейчас полнится, например, город Киев: он может длиться и тогда, когда никаких волнений нет. Просто волнения встроены в революцию, они – ее подземный пожар, который при определенном стечении обстоятельств вырывается наружу.