Еще одна волна «догоняющей революции» (определение Юргена Хабермаса) на Украине ввиду разновекторности интересов революционной толпы вовсе не обещает разношерстной тройке Кличко – Яценюк – Тягнибок прекрасного политического будущего.
Равно как не обещает она такого будущего и Тимошенко. Впрочем, чрезвычайно неоднозначный, но богатый политический и управленческий багаж Тимошенко вкупе с тюремной историей может реинкарнировать ее харизму. Не будь тюрьмы, она, скорее всего, как и Ющенко, стала бы исчезающим лидером.
Жидкий революционный хаос неизбежным образом переходит в другое агрегатное состояние и затвердевает. Поэтому и лидер обязательно появится. Но опять-таки едва ли тот, кто сможет объединить всю Украину.
Площадь выдвигает своих лидеров. Но не всегда они оказываются фигурами, соответствующими запросам легальной электоральной политики. И наоборот, не всегда оказываются лидерами и те, кого можно назвать вождями.
Феномен лидерства на постсоветском пространстве сегодня – это выбор фигуры, которая устраивала бы и улицу, и традиционного избирателя, и онлайн, и офлайн. В мае на примере Украины мы увидим действующую модель того, как новая механика лидерства станет работать спустя некоторое время и в России тоже.
2014 г.
Украинский кризис был обложен словами-фантомами, отчасти потерявшими смысл, отчасти используемыми каждой стороной многовекторного конфликта по своему усмотрению. «Легитимность». «Фашисты». И – «бандеровцы».
Все, кто не за присоединение Крыма, – «бандеровцы». Все, кто вышли на шествие против войны, вся золотушная московская интеллигенция, все креаклы и хипстеры – «бандеровцы». «Жиды», продавшиеся «бандеровцам», – самый пикантный оксюморон нашего времени. Как это новое общественно-политическое явление определил коллега Леонид Гозман: «жидобандеровцы».
Особенно пикантно звучит квалификация новой власти в Киеве как «хунты» и «неонацистов» в устах теоретика «консервативной революции», ультраправого идеолога Александра Дугина, публикатора зарубежных околофашистских теоретиков. Понятно, что он не ставит из конъюнктурных соображений знак равенства между нацистами и фашистами, но странным выглядит в устах столь солидного знатока ультраправой бормотологии разведение по разным смысловым углам этих близких друг другу понятий.
Слово «фашизм» используется всеми сторонами как синоним всего плохого. В Киеве – «фашисты», в Москве – тоже. И то и другое – некоторая натяжка.
Украинский национализм не является доминирующей силой киевской революции. Он присутствует в ней в той же степени, в какой и в российском оппозиционном движении. Русские националисты тоже пытались въехать в большую политику на демократической и либеральной протестной волне 2011–2012 годов.
Понятно, что символика украинского национализма и его персонификация более четкие, чем в России. Классика русского фашизма Константина Родзаевского с его «Слава России!» у нас вряд ли кто-то помнит и даже знает. А Бандера с его «Слава Украине!» – вот он, как на ладони: хочешь – мифологизируй его, хочешь – пиши реальную историю. Персоналистский режим в России тоже нельзя назвать фашистским – несмотря на корпоративизм и православный чекизм отдельных представителей госкапиталистического истеблишмента.
Особенно характерны для нынешней ситуации танцы вокруг понятия «легитимность», оторвавшегося от материнской юридической платы чрезвычайно далеко. Что неизбежно в ситуации столь мощной турбулентности уже мирового масштаба.
С точки зрения международного права, которое поддерживает и территориальную целостность государств, и право наций на самоопределение, крымский референдум может быть признан и легитимным, и нелегитимным.
Легитимность, то есть, по-простому говоря, законность, тоже можно трактовать по-разному. И с точки зрения строго позитивного права, то есть в соответствии с буквой законов, и с точки зрения естественного права, да чего там – можно и с позиций божественного права. Что описывается старой русской формулой «Закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло». Надо было аннексировать Крым – и сделали это под канонаду сообщений на лентах: Путин заверил Меркель (Обаму – нужное подчеркнуть), что референдум в Крыму легитимен.
Ту же легитимность можно оценивать и по масштабу явления. Например, президент Путин выбран в ряде регионов с существенными нарушениями избирательного законодательства, по факту он представляет лишь часть россиян, соответственно, его легитимность, несмотря на общероссийские результаты выборов в его пользу, ограниченная. А с той точки зрения, что абсолютное большинство граждан Крыма, несмотря на небезупречность процедуры, проголосовало за присоединение к России, это решение – легитимно. Ведь при всех процедурных издержках понятно, какая огромная масса людей – «за». Виктор Янукович изгнан со своего поста отнюдь не по закону, то есть, по сути, новая власть в Киеве нелегитимна, но явным образом все это произошло по воле народа, которая тоже есть высшая легитимность.
В общем, не только дела заводят стороны украинского кризиса в тупик, но и слова.
«Фашист» идет на «фашиста», попутно меряясь легитимностью. Мифические поклонники Бандеры еврейского происхождения занимаются на Майдане антисемитизмом. Россияне сплачиваются «как нация» по ходу захвата чужой территории. И у каждого припасен аргумент системы «Сам дурак!» или старая микросхема «А в Америке негров линчуют!».
Есть, впрочем, еще статья, карающая за экстремизм, которую любят использовать в отношении демократической прессы. Она применяется в связи с вышеприведенными словами. Только все зависит от того, кто сказал. Вот вышеупомянутый Дугин пишет в сети: «Они защищают убийц, оккупантов, нацистов и НАТО. Все участники марша пятой колонны приговорены (историей, народом, нами). “Сколько раз ты встретишь его, столько раз его и убей”».
Тут перевранная цитата – «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» – из стихотворения Константина Симонова «Если дорог тебе твой дом» (само название, кстати, было когда-то рефреном гимна партии «Наш дом – Россия»). Ребята, а этот язык вражды – не экстремизм? А киселевское, про Америку, про то, что Россия может превратить США в «радиоактивный пепел» – не экстремизм?
Некоторые слова в эпоху надвигающейся холодной войны и охоты на ведьм внутри страны все-таки имеют не двойной смысл, а прямое значение.
2014 г.
Оказывается, Абхазия и Южная Осетия были не концом, а началом формирования множащегося анклава заранее несостоявшихся государств. Империя, рухнувшая уже скоро как 23 года тому назад, продолжает разваливаться, от нее отваливаются все новые куски, процесс внутреннего брожения с всплывающими на поверхность «государствами»-пузырями не закончен.
Вся эта сложная политическая и геополитическая физиология крайне неаппетитна, но она стимулируется теми, кого мучают по ночам фантомные боли от отсутствующих органов-территорий, у кого под гипсом чешутся кулаки, которыми так и тянет треснуть по столу и проорать что-нибудь командное страшным голосом.