Время не то спрессовалось в тонкую лепешку, не то скаталось в плотный колобок. Гупи казалось, что тупой и бессмысленной бойне не будет конца. А солнце никогда уже не взойдет над руинами мертвого города. Время измерялось теперь только числом пустых обойм, брошенных на землю. И когда упадет последняя, время остановится. Навсегда. Во всяком случае, для славного парня, каковым считал себя сталкер по прозвищу Гупи.
Гупи не почувствовал ни радости, ни облегчения, когда увидел прямо перед собой разодранную выстрелами филенку тяжелой деревянной двери, к которой они с таким отчаянием прорывались. Он вообще уже не чувствовал ничего, кроме безумной усталости и жуткого отвращения ко всему. К себе – в том числе. Потому что с ног до головы был перемазан гнилой кровью, слизью и нечистотами живых мертвецов. И, должно быть, внешне тоже здорово на них смахивал.
Муха последим перевалил через порог.
Вервольф от живота четырежды выстрелил в прущих следом за ним зомби.
– Давай!
Гупи попытался прихлопнуть дверь. Но несколько мертвяков успели просунуть в сужающийся створ руки.
– Вот же погань!…
Рикошет выхватил мачете и, как заправский фермер сорняки, принялся обрубать конечности со скрюченными пальцами.
Вервольф перезарядил дробовик, и – вовремя. Из коридора, тянущегося в левое крыло здания, выползли трое мертвяков. «Грешник» прицельно и без удовольствия расстрелял их, как мишени в тире.
Как только дверь встала на предназначенное ей место, вояки привалили ее большим, тяжелым шкафом для документов. Затем подтащили разодранный, с торчащими пружинами диван.
Баррикада вышла не слишком надежная, но и мертвяки особым упорством не отличались. Потолкав дверь и убедившись, что она заперта, зомби переместились к окнам. Видимо, для них важен был визуальный контакт с потенциальной добычей.
– Ну и рожи, – Муха с отвращением плюнул в обезображенные, похожие на хеллоуинские маски лица зомби, толпящихся под окном и просовывающих гнилые руки сквозь прутья решетки.
– Ага, – согласился Вервольф.
И, вытянув руку с дробовиком, нажал на курок.
Мертвяк, которому зарядом картечи снесло полчерепа, в ответ недовольно заворчал.
– Не пали попусту, – осадил «грешника» Гупи. – Настрелялись уж досыта… Скоро каждый патрон считать придется.
– Не напрягайся, Гупи, – уверенно поднял руку Рикошет. – Как только из города выберемся – будут боеприпасы.
– Если выберемся, – уточнил сталкер. – Зачем мы вообще в этот город полезли? Неужели нельзя было обойти?
– Не, – покачал головой Вервольф. – Обойти не получилось бы. С одной стороны – топи непролазные, синюхой заросшие. Туда даже Болотный Доктор не ходит и никому не советует. А дальше, за топями, отряд химзащиты стоит. Вот их, – «грешник» кивнул на американцев. – Это тебе не русские и не украинцы. Это, понимаешь ли, блок НАТО. Они закурить не спрашивают, потому что им заместо сигарет жвачку антиникотиновую выдают. Я так разумею, они потому и злые, что им из соображений политкорректности курить не позволяют. И нервные – чуть чего, сразу палят.
– Запрет на курение в войсках не имеет никакого отношения к политкорректности, – заметил Гейтс. – Он продиктован исключительно заботой о здоровье личного состава.
– Точно, – кивнул Вервольф. – Это я оговорился. Из соображений политкорректности у вас в армию кривых, хромых и гомиков брать стали.
– Если человек желает служить своей стране, то его физические особенности или сексуальная ориентация не могут стать в этом препятствием.
– Ага, – усмехнулся «грешник». – Будем крепить обороноспособность за счет пидоров и калек.
– Ты говоришь о том, чего не понимаешь, – решил положить конец бессмысленной дискуссии американец.
– Эт-точно, – кивнул Вервольф. – Пидоры – это не по моей части.
– Господи, да о чем вы говорите! – возмущенно всплеснул руками Гупи.
– О пидорах, – ответил Вервольф.
– Я спросил, почему нельзя было город обойти, если знали, что тут снайперы на каждой крыше и зомби обезумевшие? Ну, ладно, с одной стороны болота синюшные, а с другой?
– С другой – территория контролируемая «Грехом», – ответил Вервольф. – И там-то уж точно, можешь мне поверить, для нас уже могилы вырыты.
– Для тебя, – уточнил Гупи.
– Для меня, – не стал спорить «грешник». – Для моего невинно убиенного дружка Сало. И для того, у кого в башке, – Вервольф пальцем постучал по каске Гупи, – план подземных ходов под четвертым энергоблоком. Я внятно объясняю?
– Вполне, – недовольно буркнул Гупи.
Билл Гейтс сел на пол и стал разбирать снайперскую винтовку. Делал он это аккуратно – протирал каждую деталь специальной салфеткой с антистатиком, а затем заворачивал в мягкую фланельку.
– Думаешь, больше не понадобится? – спросил Рикошет.
– Думаю, надо поторопиться, если мы хотим до рассвета выбраться из города, – ответил Гейтс.
Не совсем то, что рассчитывал услышать Рикошет, но, в целом, верно.
Муха присел на корочки возле окна и наклонил голову, пытаясь увидеть небо.
– Вроде бы, светать начинает… Иди отсюда! – отмахнулся он от потянувшегося к нему зомби.
– Нет, рано еще, – покачал головой Вервольф. – Но все равно надо идти.
– Куда? – устало посмотрел на него Гупи.
– Туда, – махнул рукой в конец коридора «грешник».
– Пошли, – опершись на автомат, Гупи поднялся на ноги.
– Помыться бы неплохо, – как бы между прочим заметил Шрек.
– Ага, – криво усмехнулся Рикошет. – А еще зубы почистить и бельишко постирать.
– Насчет помыться, не знаю, а одежду новую достанем, – уверенно пообещал Рикошет.
– Где ж ты все это достать собираешься? – поинтересовался Гупи. – И оружие, и одежду…
– Неподалеку от Ржавого леса есть схрон нашего клана, – объяснил «монолитчик».
– Выходит, своих обворовать собрался, – сделал вывод Гупи.
– Почему обворовать? – Рикошет ничуть не обиделся на нелицеприятное замечание сталкера. – Схрон для того и существует, чтобы каждый, кто о нем знает, мог в случае необходимости воспользоваться.
– Каждый, кто принадлежит к клану, – уточнил Гупи. – А ты, как я понимаю…
– Ничего ты не понимаешь, – резко оборвал его «монолитчик».
Гупи спорить не стал. Тем более, что и тема была ему неинтересна.
Стены коридора в былые времена были облицованы дубовыми панелями, пол выстлан паркетом и, наверняка, прикрыт ковровой дорожкой. Сейчас обо всей этой роскоши напоминали лишь отдельные паркетные доски, намертво прилипшие к полу, так, что с ними не стали связываться те, что выдрали остальные. А вот большие кабинетные двери по обе стороны коридора почти все были на местах. Только дерматин с них ободрали. В кабинетах осталось что-то из старой мебели, в основном, непригодной для дальнейшего использования, – шкафы с оторванными дверцами, колченогие стулья, большие двухтумбовые столы с выломанными столешницами. В одном из кабинетов на стене даже сохранился портрет последнего генсека в золоченой рамке. Только на лбу у него кто-то написал черным маркером неприличное слово.