– Лошадка, – повторила Эрика.
– С картинками она, может, скорее заговорит.
– Хорошо, на это баловство у меня денег хватит… – и Мишка насупился.
Господин Фишер и Арист уже заказали в типографии сотню листков с объявлением будущих ассо. На видном месте была картинка, скопированная с английской афишки: кавалер и дама наставили клинки друг на дружку. И внизу большими буквами по-французски – о поединке с мадемуазель Фортуной, господ зрителей просят записываться и делать ставки. Но ассо – через три дня, а в кармане – блоха на аркане да вошь на веревочке. Надобно же и в цирюльню сходить, загнуть букли, и свежую рубаху раздобыть, и купить наконец свои собственные фехтовальные туфли из мягкой кожи. А сукин сын Фомин не дает о себе знать! С перепугу, должно быть…
Анетта подмигнула Эрике – сладилось! И обе одновременно посмотрели на Мишку: Анетта – испуганно, не заметил ли тайного знака, а Эрика – с тревогой, не понимая, отчего он вдруг загрустил.
Нечаев ей нравился своим легким и незлобивым нравом. Да и лицом был хорош. Именно что нравился – любить этого человека она бы не могла… впрочем, если бы представить себе сон, в котором они наедине и нет никаких воспоминаний, то она, пожалуй, позволила бы поцеловать себя в губы… Его улыбка, которая сперва казалась ей лягушачьей, уже стала привычной, отчего бы и не позволить этим мужским губам кое-что лишнее? Во сне, во сне!
Получив письменные принадлежности, Эрика стала сочинять первое послание князю Черкасскому, и это был тяжкий труд: она хотела встретиться с князем наедине, но так, чтобы он ничего не заподозрил и не позволил себе лишнего. Само приглашение к такой встрече – уже чересчур увесистый намек. А Эрике требовалось несколько таких свиданий для того, чтобы потом нанести решающий удар.
Она уже не хотела сама тыкать в князя охотничьим ножом. Собственная безопасность стоила того, чтобы на несколько дней отсрочить наказание.
Наконец две записки были изготовлены. Осталось дождаться того вечера, в который Эрика собиралась увидеться с гвардейцами.
Сделав вид, будто хочет спать, она улеглась в постель. Анетта пошла заниматься хозяйством с Машей и Федосьей, Нечаев где-то пропадал. Потом Анетта вернулась, помогла затянуть тугое шнурованье и привести в порядок прическу. Наконец Эрике удалось через заветную дверь выбраться на лестницу.
На сей раз она прихватила шаль Федосьи – не новую и не дорогую, как хотелось бы, но во мраке сгодится. Был у нее и огарок свечи – а огниво она рассчитывала взять у гвардейцев. Хотя нужен ли свет для свидания, которое должно взволновать обоих преображенцев до полной потери рассудка?
Эрика стояла на лестнице, прислушивалась к шагам внизу и улыбалась. Это была настоящая жизнь – с тайными свиданиями и безумной интригой, не то что в усадьбе Лейнартхоф. И мужчины, которые явятся на встречу, достаточно глупы, чтобы поверить в любую ахинею. Нужно намекнуть, что приходится скрываться от недоброжелателей, что есть преследователь, который может причинить немало бед. И не мудрить, объяснить все очень просто – преследователь домогается ее любви. Это всякому дураку понятно. Затем – намекнуть, что есть и покровители, которые спрятали ее тут, а сами… сами уехали… куда бы их отправить подальше?..
Эрика и не подозревала в себе способностей к такому отчаянному сочинительству.
Когда она услышала голос Громова, история была сплетена не хуже, чем в дядюшкиных французских романах.
– Вы, должно быть, удивляетесь, для чего я позвала вас, господа, – сказала Эрика по-французски. – А меж тем мне более не к кому обратиться. Я – узница, бедная узница, я даже не знаю, где нахожусь…
– Как это возможно? – спросил Громов.
– Нас с сестрой привезли из Ревеля, – и тут Эрика поведала очень связную историю, в которой были и доверчивые опекуны, и сладострастный старый злодей. Громов с Черкасским попеременно ужасались.
– И вот я живу – сама не ведаю где, не имея теплой одежды, чтобы выйти из дома. Моя несчастная сестра прикована к постели, и положение ее с каждым днем все хуже. А самое ужасное – мне кажется, будто господин Менцендорф узнал, где мы прячемся. Я со дня на день жду появления госпожи фон Беллингсхаузен, которая должна забрать нас отсюда, а от нее нет даже записки. Когда я сказала сестре, что внизу фехтовальный зал, она вспомнила, что у госпожи фон Беллингсхаузен есть знакомый офицер в столице, отменный фехтовальщик. Сестра знает его, я – нет. Она написала ему и просила меня отыскать его. Но случилось что-то непонятное – я боюсь, что меня обманули! Человек, которому я показала записку, сказал, будто он и есть господин Соломатов, записку забрал и более не появлялся. Я боюсь, что он был подослан!
– Так чего же проще? Мы увезем вас с сестрой отсюда! – воскликнул князь, схватив Эрику за руку и пылко пожимая тонкие пальчики. – Мы поднимемся наверх…
– Нет, о нет! Это невозможно! Тогда вы все узнаете… а этого знать никто не должен… Господа, ради Бога, не спрашивайте, почему я вынуждена остаться тут с сестрой! О, это ужасно… это ужасная история… я не могу говорить об этом…
Эрика очень удачно изобразила готовность разрыдаться. Ужасная история была наготове – придуманной сестре следовало с минуты на минуту разродиться незаконным младенцем. Но история не понадобилась – преображенцы наперебой принялись убеждать ее, что говорить не надо.
Впервые в жизни с Эрикой было такое – она от души наслаждалась собственной игрой. Играть ей нравилось – но дома, в Курляндии, возможностей почти не было – разве что кокетство с молодыми соседями; потом пришлось изображать дуру, и это порядком надоело; лишь теперь Эрика ощутила себя в своей родной стихии!
Она стояла на темной лестнице, ступенькой выше гвардейцев, слушала их взволнованные голоса – и мысль ее летела ввысь, туда, где эти способности получили бы настоящее развитие, где умение сплести интригу решает вопросы государственные, где изумительные тайны придворной жизни и мужчины, в чьих руках судьбы европейских держав. Вот где место курляндской аристократке – а не провонявшая кошками лестница.
И это никуда не денется, сказала себе Эрика, и это предстоит испытать. Будет все – бриллианты, слава, титулы! Все будет, если сейчас набраться мужества и совершить все задуманное. Месть за Валентина – первая ступенька в великолепной судьбе… и кому ж взобраться по лестнице, если не той, кого природа одарила красотой, острым умом, стальным характером?..
Эбенгард фон Гаккельн мог бы гордиться!..
– Так чем же мы можем помочь вам? – спросил князь Черкасский.
– Только одним – бывать здесь каждый день, – ответила Эрика, – чтобы убедиться, что мы с сестрой целы и невредимы. Госпожа фон Беллингсхаузен обязательно скоро появится и заберет нас. Но если вдруг этот злобный старик… нет, нет, и думать не хочу, это было бы слишком ужасно…
– И вы каждый день будете к нам спускаться?
– Я не знаю, за мной ведь следят, это небезопасно. Но… но я могу, когда ускользну, сделать углем знак на стене, вот тут, – Эрика показала. – Я нарисую цветок, на следующий день – другой цветок. Это значит, что беды не случилось. Вам останется только проверять. И если вдруг цветка не будет – тогда…