Видимо, нехорошие мысли отразились на лице Эрики. Она не замолчала, но стала отвечать кратко, и подпоручик Громов чувствовал себя очень неловко – ему одному пришлось вести беседу, старательно сводя друга и его загадочную возлюбленную.
Наконец Эрика решила, что лучше бы поскорее убраться с лестницы.
– Я, господа мои, сейчас нахожусь в сложном положении, – прямо сказала она, – и еще некоторое время не смогу жить так, как мне нравится. Сейчас я должна расстаться с вами. Вы оба уйдете и вернетесь через полчаса. Меня уже тут не будет. Дайте слово, что не станете подсматривать за дверьми и преследовать экипаж, в котором я уеду.
– Слово чести, – ответил Громов.
– Клянусь, не стану, – добавил Черкасский.
– Можете ли вы приходить в этот дом поздно вечером? Я не знаю, когда запирают двери и есть ли тут швейцар…
– Я договорюсь с господином Фишером, – пообещал Громов. – Может быть, он даже даст мне ключ от зала.
– Буду очень рада видеть вас, господа. Завтра после десяти часов вечера, коли угодно, – и она протянула руку для поцелуя подпоручику Громову, а насмешливый и соблазнительный взгляд метнула прямо в очи князю Черкасскому. И, не дожидаясь, пока преображенцы опомнятся, побежала вверх по лестнице.
Она отлично знала, что за разговор произойдет между ними. Князь будет недоволен собой – а вину попытается свалить на Громова. Якобы Громов полностью завладел вниманием красавицы и даже был допущен к ручке. А тот, вины за собой не зная, станет возражать, что-де старался для друга изо всех сил. И вот между ними будет вбит клинышек. Замечательный маленький клинышек, который (Эрика недаром выросла в усадьбе и видела вблизи многие работы, в том числе и плотницкие), будучи поливаем водицей, скоро разбухнет и разорвет волоконца дружбы, которая на первый взгляд крепче колоды из мореного дуба.
И она оказалась права.
Громов искренне привязался к младшему товарищу, и не из-за княжеского титула. Он по натуре был любознателен и заботлив, а Петруша Черкасский делал презабавные вопросы об астрономии и даже пытался читать недавно вышедшую ученую книжку – «Рассуждение о строении мира», ужасаясь на каждой странице. Автор-аноним (впоследствии Громов выяснил, что это был знаменитый академик Франц Эпинус, который в ту пору служил в Коллегии иностранных дел и заведовал там изобретением новых шифров и разгадыванием шифров вражеских) додумался, что хвостатые кометы имеют ледяное ядро, а если бы не имели оного – плохо бы пришлось Солнцу, поскольку кометы, притягиваясь светилом, падают на него и служат топливом его пламени. Князь никак не мог взять в толк, как изо льда получается топливо, и сильно из-за того расстраивался. Громов тоже был от этого открытия в недоумении.
Эрика, взбегая наверх, уже составила план – оставалось только раздобыть бумагу, перо и чернила. Она подала Анетте условный знак, мяукнув определенным образом, Анетта отвлекла Машу с Федосьей, и Эрика проскользнула в маленькую комнатку.
– Все идет отменно, милая Анетта, – сказала она подружке, когда они остались вдвоем. – Судьба на нашей стороне! Я получила сегодня прекрасный подарок судьбы!
Анетта посмотрела на нее с тревогой.
– Не судьба, а Господь, милая Като.
– Как вы скучны со своей религией, сударыня!
Но восторг Эрики несколько затуманился – и впрямь, Господь бы такой встречи не послал. Так чья же это работа, кто позаботился?
Кто бы ни позаботился, а это – ответ на беззвучные мольбы, решила она, и поучено именно то, что необходимо. Теперь она знает убийцу в лицо, может с ним встречаться. И, кажется, нашла даже шпагу, что пронзит его сердце.
Глядя на преображенцев, Эрика явственно видела: оба они простодушны, честны и доверчивы. И в ловушку пойдут охотно, не сомневаясь ни в едином слове красивой девушки. Черкасский – тот, сдается, просто глуп! Бывают же убийцы-дураки? А Громов… Громов не способен кого-то заподозрить во лжи, это у него на лбу написано…
Не такой смерти Эрика желала князю Черкасскому, не мгновенной – в том, что Громов попадет прямо в сердце, она не сомневалась, красавец-преображенец казался ей человеком, который за что ни возьмется – все сделает безупречно. Ей бы хотелось, чтобы он умирал долго и от заражения крови, от антонова огня, как бедный Валентин.
А потом… потом можно вознаградить гвардейца за услугу…
Она не собиралась с Громовым под венец! Если бы ей сказали, что она в глубине души желает этого, она бы возмутилась – а как же верность убитому жениху, обязательная для благородной девицы верность хотя бы в течение года? Нарушать срок траура она не собиралась – ибо сама установила этот траур для души. Венчание с загадочным женихом – дело иное, оно – часть интриги, оно – фундамент для мести, и тут уж пришлось бы делать все необходимое, замкнув на запор душу вместе с заключенным в ней трауром (так Эрика это себе представляла).
Но и того жениха она со счетов не списывала. Только с его помощью она могла стать богатой наследницей – а деньги понадобятся! Хотя бы для того, чтобы помочь подпоручику Громову в случае, если он тяжело ранит князя Темрюкова-Черкасского. А если ранит легко – деньги дадут возможность завершить месть. И вообще нищенское житье чуть ли не на чердаке научило Эрику уму-разуму. Она хотела вернуться к прежней своей жизни, к роскоши не вызывающей, но необходимой. Она не могла более обходиться двумя платьями!
Услышав, что нужно раздобыть письменные принадлежности, Анетта растерялась. Она не видела предлога, чтобы попросить их у Нечаева. Несколько книжек для себя, в том числе молитвослов, она получила, приклад для рукоделия – тоже. А просьба о пере, чернилах и бумаге могла вызвать у Нечаева всякие странные подозрения.
У Эрики опять испортилось настроение. Ей было просто необходимо написать несколько записок! Без них план мести летел в тартарары. Она срывала злость на Маше и Федосье – кидалась в них туфлями. И странная радость владела ею – хорошо все-таки, когда тебя считают безнадежной дурой! Можно хоть котелок с кашей прислуге на голову надеть – и это будет принято с покорностью, наказания не воспоследует.
Когда Мишка после фехтовальных экзерсисов явился наконец, очень довольный учебными схватками, ему пожаловались на дуру.
– Что ж ты, обезьянка? – спросил он участливо. – Тебя обидели? Ну-ка, пойдем, посидим, и ты мне пожалишься…
Анетта осталась с ними – и правильно сделала. Потому что Мишка, попытавшись обнять дуру, получил удар по руке, но сразу придумал другой способ утешить ее.
– Ну-ка, Аннушка, принеси уголек из печи!
Этим угольком он нарисовал на стене лошадку.
Эрика невольно улыбнулась – если бы не хвост, ввек бы не узнала животное. Тут ее осенило, она забрала у Мишки уголек и дала Анетте. Анеттина лошадка была уже более похожа на копытное животное. А главное – Эрике удалось передать подружке свою мысль.
– Вы бы, сударь, принесли нам бумаги, карандашей, красок, перьев с чернилами, – сказала Анетта. – Видите, ей это нравится. Я бы рисовала и тем ее утешала. Катенька, голубушка, вот лошадка!