Когда он выяснил, что его ученик вообще понятия не имеет об этикете, его мрачность еще более возросла. Но началась учеба, по ее ходу княжич начал ловко кланяться, щелкать каблуками и все прочее, и лицо Смолянского просветлело.
– Я-то, грешным делом, думал, что всё, согласился за неделю выучить, а ведь дело-то пропащее, невозможно такое совершить. Повелся на деньги, что его сиятельство ваш батюшка посулил. А тут смотри-ка вроде и получается всё, – пробормотал он себе под нос.
Через три часа повеселевший мажордом ушел, пообещав завтра появиться вновь. А Николку позвали обедать.
Сегодня обед для него не представлял такой трудности, как несколько дней назад. Он вполне свободно действовал множеством вилок, ножей и ложек под внимательным взглядом отца.
Они даже могли вполне свободно разговаривать, почти не отвлекаясь от еды. За столом прислуживал пока Энгельбрехт, но через некоторое время ожидался обоз из Энска, вместе с которым должна была прибыть и челядь для работы во дворце.
Андрей Григорьевич с удовлетворением узнал, что мажордом остался доволен успехами Николеньки, и даже утверждал, что тот вполне сможет предстать через несколько дней перед императором.
– Николенька, послезавтра мы должны посетить с визитом графа Бенкендорфа, я ему очень обязан, и перед аудиенцией его императорского величества этот визит просто необходим. Я надеюсь, что ты не ударишь лицом в грязь и будешь вести себя, как надлежит благородному человеку, – сказал он.
Князь уже не первый раз задавался вопросом неожиданного поведения сына. Он никак не ожидал, что у него совсем не будет черточек, характерных для крепостных, которые очень долго не оставляют человека, даже если он меняет сословие. А вот Николка вел себя совершенно свободно, у него абсолютно не было боязни высоких чинов, притом, что общался он со всеми очень вежливо, при условии, что так же относятся и к нему. На Андрея Григорьевича большое впечатление произвел случай на почтовой станции, когда Николенька, без тени сомнения, заехал в ухо надворному советнику. Для недавнего крепостного крестьянина это было просто невозможно. Князь был далек от того, чтобы считать, что это берет свое благородная кровь. После размышлений он пришел к выводу, что, скорее всего, здесь сыграло роль то, что его сын практически не помнил своей жизни до выздоровления, и тяжелая крестьянская жизнь просто не успела изменить его изначальный характер.
«И очень хорошо, – думал он, – не хватало еще, чтобы Шеховской кого-то боялся».
После обеда в скором времени явился портной, который снял все мерки и, узнав о аудиенции у императора, поспешил сообщить, что все будет сделано так, что государь останется доволен видом молодого князя.
Николка же тем временем у себя в комнате сидел и зачитывался учебником математики Фусса. С недавних пор математика его очаровала, магия цифр – это было что-то. Он с удовольствием помогал управляющему Вершинина в его подсчетах. Тем более что он не нуждался в бумаге и счетах, чтобы записывать свои вычисления. Все цифры аккуратными рядами становились в правильном порядке в его голове, и через мгновение выдавался правильный результат. Откуда у князя появился такой труд Фусса, как «Начальные основания чистой математики», его не интересовало. Он сидел, уставясь в учебник, и только одна за одной шелестел страницами, укладывая их в своей памяти. Темп чтения лишь немного снизился, когда он добрался до третьей части руководства, где описывались основания дифференциального и интегрального исчисления.
Когда он закончил чтение, его слегка познабливало и кружилась голова.
«Наверно, перечитал», – успел он подумать и потерял сознание.
Когда он открыл глаза, вокруг вроде ничего не изменилось, вот только явно потемнело за окном, а на часах было около четырех пополудни,
«Вот, оказывается, и мои способности имеют пределы, – заключил он, пытаясь подняться, – придется умерить свои аппетиты. Хорошо, что в комнату никто не заходил. Ну ладно, я пока больше читать не буду, просто просмотрю еще раз, что за книги мне принесли», – успокоил он сам себя, вышел в коридор, зажег свечу от печки и потом уже несколько свечей у себя на столе и вновь зарылся в тяжелые фолианты.
И тут среди них он обнаружил что-то вроде тетради, на которой было напечатано название: «Руководство, как следует производить криптограммы и тайнопись. Сия метода написана бароном Шиллингом фон Капштадом в 1831 году».
Его опять же не интересовал вопрос, каким образом секретная инструкция попала в библиотеку князя. И, оценив ее размер, он решил, что с ним ничего не случится, если он прочитает и эту тонкую книгу.
В красивом особняке на Большой Миллионной, как обычно, собирались гости.
Хозяйка салона княгиня Евдокия Ивановна Голицына не могла прожить и нескольких дней, чтобы в своем салоне не принять именитых литераторов, военных, известных дипломатов. Вот и сегодня в ее гостеприимном доме собрался цвет столичного общества.
Как же, прием у княгини означал для побывавшего там подъем на другую, более высокую ступеньку. Ведь так приятно между делом сказать:
– Да вот, на днях в салоне княгини Голицыной имел беседу с его сиятельством графом N, или с ее сиятельством княгиней X.
Однако сегодня настроение Евдокии Ивановны было слегка испорчено. Испортил его, сам того не подозревая, князь Шеховской. Узнав о прибытии князя в Петербург, Голицына решила, что он всенепременно должен побывать у нее в ближайшие дни. Ведь в свое время исчезновение блестящего офицера, генерала, произвело фурор. Он даже получил в определенных кругах прозвище сельского затворника.
И княгиня ясно понимала, что на князя будет много желающих, и о ее салоне в очередной раз будут говорить.
А сейчас она сидела в глубоком кресле у себя в будуаре, собираясь выйти к гостям, и нервно мяла в руке ответную записку Андрея Григорьевича, в которой он заверял ее в своей преданности, уважении, но отклонял приглашение по причине болезни.
«Как он посмел, – думала княгиня, – когда это от моего приглашения отказывались?»
От ущемленного женского самолюбия она даже не обратила внимания, что Шеховской не отказывался, а только просил отсрочить визит по причине болезни и неотложных дел.
Это, наверно, происходило еще и оттого, что она не могла ему простить равнодушия к судьбе декабристов, которых когда-то она опекала, а главное, как ей когда-то донесли, он якобы глумился над проектом конституции Российской империи, который она сочиняла не один год. В гневе она думала, что повторного приглашения Шеховской от нее не дождется.
Но когда она вышла к гостям, оказалось, что разговор там идет именно о князе.
Видимо, не только она заинтересовалась внезапным приездом князя в Петербург.
– Présentez chéri il est venu avec son fils, – говорила одна из дам.
– Ne peut – être qu'il n'a jamais été le fils de! – восклицала другая.