Андрей Григорьевич проснулся утром с ощущением, что он вчера что-то натворил. В молодости такое ощущение было у него, когда, проиграв в запале последние деньги, он просыпался с угрызениями совести, клялся никогда не брать колоду в руки. Голова жутко болела, во рту как будто нагадила стая кошек.
Он крикнул в темноту:
– Энгельбрехт!
Но вместо Энгельбрехта к нему подбежал молодой лакей. Позавчера наконец пришел обоз из Энска с вещами и людьми, и Энгельбрехт мог заняться руководящей работой.
– Что ваше сиятельство изволит? – подобострастно спросил парень.
– Сиятельство изволит выпить квасу, мать твою, – выругался князь. «Энгельбрехт бы не спрашивал, а уже пришел с ковшиком», – подумал он.
– Ох, мы вчера и дали с Вершининым, интересно, сколько я выпил, даже про подагру забыл? – поинтересовался он сам у себя.
Он, кряхтя, сел в кровати, и в этот момент в спальню влетел лакей с ковшом ледяного кваса и подал его хозяину. Князь большими глотками выпил чуть не половину. И отдал ковш обратно.
«Черт, почему у меня такое ощущение, что я что-то пообещал или проиграл», – вновь подумал он. И тут его как обдало кипятком.
«Господи, я же пообещал Илье, что Николка возьмет Катеньку в жены! Вот же два пьяных дурака, чего только не придумаем. Он там что-то говорил, что вроде Катенька Николку уже приметила, а ежели Николенька не согласится? А я ведь слово дал. Ох, недаром маменька моя покойница говорила, не доведет тебя, Андрюша, вино до добра».
– Эй, ты, как тебя там, – крикнул он лакею.
– Кузьма, ваше сиятельство, – ответил тот.
– Кузьма, тащи мне сюда бутылку шампанского и фужер, буду похмеляться, – приказал он ему.
После того как бутылка была допита, настроение князя поднялось, он оделся и пошел к сыну.
Николка уже сидел за столом и что-то писал, он последние дни очень много занимался шифрованием, его это увлекло.
– Николенька, сынок, – смущенно обратился князь к нему, – хочу с тобой серьезно поговорить.
– Я слушаю, батюшка, – с этими словами Николка встал из-за стола.
– Давай все же присядем, – сказал Шеховской, – мне сегодня что-то плоховато.
Они уселись в кресла, и князь приступил к объяснениям.
– Николенька, хочу сказать тебе следующее, ты сам понимаешь, что я стар и болен, неизвестно, сколько я проживу, может, год, может, больше, и мне бы хотелось, чтобы до моей смерти у тебя все устроилось в жизни. Вчера, как ты знаешь, у меня был с визитом Илья Игнатьевич, так вот он завел речь о твоей женитьбе.
Когда отец со смущенным видом зашел к нему в комнату, Николка сразу понял, что он хочет ему сказать что-то неожиданное. И с первых его слов догадался, о чем будет разговор. Это было так неожиданно и так отвечало его чаяниям, что он боялся даже подумать, что ошибается. С тех пор как он покинул имение Вершининых, все свободное время, которое у него редко бывало, он думал о Катеньке, ее тонкая фигурка стояла все время перед его глазами. Он часто думал, почему так случилось, чем она так привлекла его, пытался заставить себя перестать о ней думать, и не мог. А последнее время он часто видел ее во сне. Катя там почему-то была в слезах и, глядя на него, шептала слова любви.
Он знал, что она сейчас в Петербурге, и часто представлял, что навещает ее, но боялся подойти к отцу с такой просьбой. И вот, похоже, все его мечты так нежданно сбываются.
Князь, сказав эти слова, несколько замялся. И этой паузой сразу воспользовался сын.
– Отец, ты же знаешь, что я выполню всё, что ты пожелаешь, потому что знаю, ты никогда не потребуешь от меня того, что было бы признано тобой бесчестным. Я так понимаю, что вы с Ильей Игнатьевичем говорили обо мне и Катеньке, и теперь сразу могу сказать, что только и мечтаю об этом. Но вот меня беспокоит, как к этому отнесется Екатерина Ильинична. Может, ей совсем не по нраву, что ее мужем будет бывший крепостной, да к тому же еще и юродивый.
Князь рассердился:
– Николенька, ты когда перестанешь вспоминать то, что было. Забудь прошлое, как дурной сон, оно никогда не вернется. Сейчас до этого никому нет дела. А если появятся любители позлословить, я уверен, что ты сможешь быстро закрыть им рот свинцом. Сейчас ты князь Шеховской, корнет Лейб-гвардии гусарского полка. В перспективе порученец Александра Христофоровича, а это значит, что при дворе о тебе будет знать император. Так чего ты стесняешься? Я, к счастью, богат и могу сделать для тебя все, что в моих силах. Что же касается твоей тайной избранницы, не сомневайся, она совсем не против брака с тобой. У Ильи Игнатьевича острый взгляд. И хоть говорят, что отцы ничего не знают про своих дочерей – здесь не тот случай. Думаю, что сейчас он как раз беседует по этому поводу с Катенькой. Я, кстати, очень рад за тебя, Катюша была много лет моей любимицей, а сейчас она может стать женой моего единственного сына. У меня будет только одна просьба к тебе: не обижать ее, когда она станет твоей женой.
Илья Игнатьевич проснулся гораздо раньше, чем князь. Он осторожно снял с себя полную ножку Феклы, перекинутую через его живот, и вытащил ночной горшок из-под кровати, поднял его с пола, чтобы не шуметь, и с удовольствием выпустил лишнюю жидкость. После этого ему полегчало, он накинул халат и пошел искать выпивку. В конце концов, он нашел недопитую бутылку мальвазии и высосал ее залпом. Придя в спальню, он опять улегся рядом со своей любовницей и погладил ее по мягкому бедру.
У него неожиданно появилось желание, но тут он вспомнил вчерашнюю беседу с князем, и все желание испарилось в неизвестном направлении.
«Господи, это же надо в таком состоянии сговариваться о браке, да еще дойти до такого нахальства, самому предложить свою девочку женой Николке. А Шеховской, ты посмотри, взял и сразу согласился, видать, тоже был изрядно пьян», – говорил он себе.
Он так беспокойно заерзал в кровати, что проснулась Фекла. Она по-своему поняла его беспокойство, поэтому не смогла сдержать удивления, обнаружив его орган совсем не в боевом положении.
– Илья, ты что вертишься, я думала, ты, как всегда по утрам, захотел меня? – тихо шепнула она.
– Захочешь тут кого-то, – раздраженно ответил Вершинин, – и дернул меня нечистый вчера за язык, а теперь как назад слово брать?
– Не знаю, почему, Илюша, переживаешь. Сам вчера объяснял, мол, молодой, богатый, красивый, да еще и с титулом. Чего ты так мучаешься?
– Так чего я мучаюсь, надо ведь всё Катеньке растолковать, может, ей это будет вовсе не по нраву, хотя по моим размышлениям, она втюрилась в этого Николку по уши.
– Ну, так вот и радуйся. Выйдет замуж не за голодранца из наших энских, которому только приданое нужно, а будет в Петербурге жить, в княжеском дворце, да еще и с человеком, который ей по нраву пришелся, разве это плохо? Ведь князь-то речи о приданом не заводил?
– Ну, ты, Феклуша, и скажешь, постыдилась бы про Андрея так говорить, он о приданом даже и не вспомнил.