Эти мысли едва успели пронестись в голове Милы, как человек, стоявший по левую руку от нее и пропускавший волосы сквозь расческу с микроскопическими зубчиками, услышав слово «жена», обернулся к ней. Он радостно разинул большой рот, предназначенный для нерусской артикуляции, и возопил:
— Мадам Гуркин? О! Какая встречья!
Мила, не умевшая различать иностранцев по акценту, внимательно посмотрела на его отражение в зеркале и принужденно улыбнулась.
— Прошью вас, мадам Гуркин, мы вас ждьем!
С проворством и силой иноземец схватил Милу за руку и потащил в зал, кинув метрдотелю ее куртку. По дороге Мила сосредоточенно повиляла задом, оправляя слишком тесное платье. Про себя она порадовалась, что дома встречает Гуркина не в самом затрапезном виде. Переодеться-то времени не было. К тому же, кто мог предположить, что он, словно заколдованный царевич, по вечерам совершенно преображается и гуляет по ресторанам? Впрочем, Алик говорил что-то в этом роде. Но разве Мила могла поверить в подобное безобразие, не увидев всего собственными глазами?
За столом коротали время в ожидании неизвестно чего еще один иностранец и переводчик с такой кислой физиономией, как будто его заранее предупредили, что еды он не получит. Переводчик был осыпан веснушками и болезненно худ. Иностранец же, напротив, казался колобком, в который щедрые дедка да бабка переложили масла. Несмотря на оптимальную температуру в зале, он активно потел, вытирая круглые лоснящиеся щеки огромным клетчатым платком. Со стороны казалось, что он сочится жиром.
— Мадам Гуркин! — торжественно представил Милу большеротый и отодвинул для нее стул.
Переводчик поднял на нее мученические глаза и без выражения сказал:
— Господа рады приветствовать вас сегодня вечером.
— Ты что, белены объелся? — приблизив к нему голову, шепотом спросила Мила. — Они еще ничего не сказали. Ну-те-с, ребята, — обернулась она к иностранцам и, потерев руки, схватилась за меню, которое поднес подоспевший официант. — Поглядим, чем тут можно заморить червячка.
Переводчик вяло заговорил по-французски.
— Ага! — обрадовалась Мила. — Я вас вычислила. Раз вы из Парижа, сжалимся над вами и французского заказывать ничего не станем.
— Это японский ресторан, — скучным голосом подсказал переводчик.
— Тут что, подают ядовитую рыбу?
— Может быть, у вас есть что сказать господам? — поинтересовался тот, не моргнув глазом.
— А что они хотят услышать? — вперив взор в меню, между делом спросила Мила.
— Хотят услышать, что вы принимаете их условия.
— Ха! Да о чем разговор! — обрадовалась она. — Скажи им, что принимаю. — Повернувшись к иностранцам, она с широкой улыбкой повторила:
— Конечно, принимаю! Такие обаятельные люди! Чего ж не принять?
Она огорчилась, вспомнив, что фляжка Листопадова осталась в кармане куртки. Впрочем, был шанс, что кто-нибудь из мужчин закажет выпивку. Те уже оживились, толстый мигом перестал потеть и раздвинул, насколько мог, маленький красный ротик, чтобы при помощи улыбки показать, как он доволен и рад. Они наперебой принялись делать Миле комплименты, которые переводчик неохотно и коряво воспроизводил на русском языке.
— Хочу «нидзимасу насу хасамияки», — сказала Мила. — Не знаю, что это, но хочу.
— Это жареная форель с баклажанами, — пояснил кислый переводчик.
— Вы и японский знаете?
— Да нет, просто часто приходится болтаться по ресторанам. На вашем месте я заказал бы яки-тори, дешевле выйдет.
— Что значит — дешевле? — насторожилась Мила. — Мне-то какое должно быть дело? Разве господа не собираются оплатить ужин?
— Так это ж вы их пригласили! — удивился переводчик.
— Да? Ну, хорошо, хм. Я просто забыла. — Мила прикинула, что лучше подобру-поздорову смыться, хотя форель с баклажанами ее очень привлекала. Надо сказать, ей совершенно расхотелось устраивать Гуркину сцену. Почему-то Миле стало казаться, что в таком месте хорошего скандала не получится. Здесь слишком тихо, слишком цивильно и полно людей, которые смогут задушить этот скандал на корню.
Она поднялась на ноги, громко отодвинув стул, и сказала:
— Извините, пардон, но мне нужно ненадолго отлучиться.
Французы тоже вскочили, переводчик же остался сидеть, глядя на нее с нескрываемым подозрением. Миле предстояло пройти через весь зал, поскольку их столик находился возле самого окна. Но едва она сделала несколько шагов по проходу, как увидела Гуркина и блондинку, которые медленно двигались в сторону зала через холл. Блондинка задержалась перед зеркалом, чтобы поправить прическу. Этой минуты Миле хватило для того, чтобы принять стратегическое решение. Она уронила сумочку на пол и, тихонько ойкнув, присела на корточки. Потом сделала рывок влево и нырнула под соседний столик, с которого почти до пола свисала скатерть.
Под столом обнаружились мужские ноги в блестящих ботинках и женские в красных сапожках. Ноги в сапожках были изящно скрещены, ботинки же стояли параллельно друг другу и нервничали, мелко притопывая. Усаживаясь за стол, их обладатель как следует поддернул брюки, открыв взору Милы шикарные носки. За резинку правого была заткнута свернутая стодолларовая купюра. "Вот где мужчины прячут заначки! — обрадовалась своему открытию та и, недолго думая, ласкающим движением положила руку на коленку «лаковым ботинкам». Ботинки дрогнули. Уверенная, что верхняя часть мужчины сейчас пожирает глазами свою спутницу, Мила осторожно вытащила деньги из носка и, стуча локтями и коленями по полу, переползла под соседний столик.
Здесь было гораздо теснее. Кроме того, компания подобралась явно не слишком дружественная. Когда Мила втиснулась в пространство между нижними конечностями ужинающих, задев всех по очереди, те стали боязливо поджимать ноги.
Перебежка из-под второго столика под третий прошла с осложнениями. Какой-то тип приподнял скатерть и заглянул под нее.
— Салют! — сказала Мила. — Я уже уползаю. Ничего страшного. Просто не хватило десятки заплатить за ужин. Слишком разыгрался аппетит.
Она изобразила светскую улыбку и отправилась дальше. Блондинка все еще прихорашивалась, когда к стоявшему в ожидании Гуркину бесшумно подплыл вездесущий метрдотель и, понизив голос, сказал:
— Простите, Андрей Валентинович, у нас тут возникли кое-какие проблемы.
Он сделал преувеличенно скорбное лицо, и Гуркин тут же насторожился.
— Что такое? — спросил он, хмурясь.
— Ваша, гм… жена бегает по залу на четвереньках. Это, конечно, не украшает вечер и пугает гостей. Пока мы не рискнули ее остановить…
Гуркин мгновенно обернулся, посмотрел на блондинку, которая сосредоточенно склеивала и расклеивала губы, чтобы наилучшим образом распределить помаду, и медленно начал наливаться краской. Метрдотель правильно оценил произошедшую в нем перемену и поспешно добавил: