– Я приехал, чтобы увидеть Кэтрин, но пока что ее не видел, – сказал Гарри.
– Я ее видела, – отозвалась самая молодая женщина. – Потом она исчезла. Но она здесь. Где же ей еще быть? А как насчет вас? – спросила она у лысого мужчины в очках.
– Я владелец таксопарков, – сказал он, не отрывая глаз от лосося. – Вы прибыли сюда на моих такси.
– Я не спрашивала, чем вы владеете.
– Знаю, что не спрашивали, – сказал он, по-прежнему не поднимая глаз. – Знаю, что вы имели в виду, но я просто друг Вилли Бекона, а это не очень интересно, вот я и перескочил на нечто более интересное. А вы чем занимаетесь? – спросил он у Гарри. Спросить у женщин, чем они занимаются, было бы невежливо. Если бы они чем-то занимались, что маловероятно, им, скорее всего, хватило бы наглости рассказать об этом по собственному почину.
– Я всего несколько месяцев как вернулся, – сказал он. – Демобилизован. Практически ничем не занимаюсь.
В этом кругу такой ответ не был ни неожиданным, ни порицаемым.
– Демобилизованы? Вы были офицером?
– Вышел в отставку.
– Я тоже ушла из Суит-Брайера [30] два года назад, – сказала молодая женщина, а затем, словно стая охотничьих собак, делающих неожиданный поворот на запах, разговор зашел о Суит-Брайере, лошадях и собаках. Гарри, любивший лошадей и собак, хотя на лошадях и не ездивший, слушал их с отстраненностью антрополога. Того, что его сотрапезники знали об этих животных, хватило бы на энциклопедию. У них была настоящая связь с природой и землей. Даже владелец таксопарков, имевший дома повсюду вокруг и ездивший между ними на такси, немало дней провел в высоких сапогах, среди камышей, чуть приметных тропок, лодок и зарослей кустарника.
Потом снова зазвонил колокольчик, мелодично, но с требовательностью склянок на транспортном судне, призывающих выйти из столовой на палубу. Обед завершился – все его девятьсот тщательно обработанных калорий, включая шоколадный мусс в чашечке размером с полдоллара, – и вот-вот должны были начаться танцы.
Все очень много выпили, и половина женщин теперь прогуливалась, как стая гончих. Гарри сильно превысил свою обычную меру. Поэтому, когда музыка заиграла громче, любому легко было найти партнера, при условии, что он или она могли стоять на ногах, и бальные залы быстро заполнялись людьми. Скука жесткой, ограничивающей движения одежды и светской беседы, которая для души является тем же, чем кислота для металла, скоро исчезнет, а простые смертные ухватятся за иллюзорную возможность двигаться как ангелы.
Вставая из-за стола, Гарри заметил, что вдова с совершенно неприметной внешностью шушукается о чем-то с владельцем таксопарков, и понял, что речь идет о нем.
– По-моему, он из Гоутли, – услышал он ее слова.
– Из которых Гоутли? – прозвучало в ответ.
– Из тех, один из которых настоятель собора Св. Михаила.
– Думаете, это Уоррен Гоутли, сын Эдмунда?
Они удалились.
Гарри подумал, что, возможно, увидит, как Кэтрин танцует. Он и боялся, и хотел этого. Он видел, как она танцевала пару секунд во время репетиции, собственно говоря, то было просто верчение, служившее переходом от ее песни. Тогда за несколько кратких мгновений он уяснил, чем может являться танец, не будучи слишком разученным и скованным дисциплиной, словно благодаря своей природе и вопреки ей, – перемещением посредством самой глубокой памяти в иную плоскость; переносом тела в потустороннее с помощью его собственного искусства; вручением самого себя невидимой волне, пронизывающей все сущее.
Он представил себе, как она танцует под музыку, несущуюся из бальных залов, представил себе ее живые движения, перед которыми невозможно устоять, которые нельзя не любить, так же, как нельзя не любить, когда ветер слегка приподнимает ее волосы. И что же ему делать, если она будет в паре с Виктором? Он боялся увидеть их в миг величайшей и сильнейшей близости, дозволенной в общественных местах и по большей части в них и практикуемой.
Мало понимая, что происходит, кто есть кто и что он сделает, если увидит Кэтрин на другой стороне комнаты, а время застынет, он начал двигаться на звук музыки, и это привело его в главную столовую. Пробираясь мимо столов, которые начали прибирать официанты, он увидел за вроде бы главным столом пятерых человек, то оживленно беседующих, то подавленно замыкающихся в себе, так что речь вперемежку с молчанием ткала гобелен недовольства. Главными в этой сцене выступали двое пожилых мужчин с расслабленно подтянутыми телами, как у тех, кому за поддержание спортивной формы приходится платить кругленькую сумму. И все же казалось, что всем руководят их жены, красивые женщины, преодолевшие свой зенит, – одна еще вполне миловидная. Он определил их как Беконов и Хейлов, причем Хейлами счел более привлекательную и молодую пару, бывшую также меньших габаритов. Третьего мужчину, которому на вид было за сорок, с поредевшей шевелюрой и большим квадратным лицом, он определил как Виктора. Казалось, они тоже не знают, где находится Кэтрин.
Виктор походил на одно из зданий на Пенсильванской авеню. По крайней мере, в этот миг он выглядел настолько флегматичным и серым, что его легко можно было принять за почтовое отделение. Он не казался ни жестоким, ни добрым, ни сообразительным, ни глупым. Он тоже был огорчен, но не настолько, как остальные. Кроме того, его присутствие не давало Гарри никакого повода для нападения, и Гарри не мог придумать, что сказать, если возникнет необходимость в словах. Гнев, иногда поднимавший бурю в душе, утих, и он боялся, как бы не рассмеяться.
Пока он наблюдал за ними, застыв на месте и словно став невидимкой (потому что они вряд ли заметили бы незнакомца среди официантов), Кэтрин перешла с тропы на променад и прибавила шагу. Ступив на твердую поверхность террасы, она почувствовала, что ее туфли полны песка. Дышала она через нос, потому что губы у нее были плотно стиснуты, чтобы не дрожали, а руки она слегка сжала в кулаки. Ее приветствовали несколько гостей, еще не успевших присоединиться к танцам, но она, проходя мимо, не слышала их и не видела. Волосы у нее были слегка растрепаны, и морской ветер покрыл их прозрачными каплями воды размером с жемчужину, которые сверкали под бесчисленными лампами. Усыпанный блестками лиф, тесно ее облегавший и рассылавший десятки согласованных вспышек, представлялся великолепным женским доспехом. Руки и плечи, с виду способные орудовать двуручным мечом, были обнажены, свидетельствуя не об уязвимости, но о воинской уверенности и отваге.
Когда она вошла в столовую, обе семьи поднялись. Она была позади Гарри и справа от него. Он увидел ее боковым зрением как быстро движущийся, сверкающий шар, и, когда она проходила мимо, на него пахнуло ее духами. Она взглянула на него и продолжала идти вперед, словно его не существовало. Готовый последовать за ней, он сдержался и остался на месте.
Ее отец встал и сделал к ней несколько шагов. Прежде чем что-либо сказать, они заключили друг друга в объятия, которые могут существовать только между отцами и дочерьми, всепрощающие даже при ссоре. Ее мать, по походке Кэтрин догадавшаяся, что произойдет нечто неизбежное, только улыбнулась.