— Привет, — глухо сказал Громов, с томным, печальным видом.
— Здравствуйте, — ответил капитан Жаров.
— Как она?
— Тяжело, тяжело, еще не может прийти в себя.
— Я уже видел тело сторожа. Его, по-видимому, задушили, — сказал Громов. — Уже что-то известно?
— Да, — ответил капитан. — Преступник или преступники проникли в кабинет. Он на втором этаже. Там они открыли сейф.
— Ты хотел сказать: «взломали».
— Нет, не взломали, а открыли.
— Они знали шифр? — удивился Громов.
— Значит, знали. Следы одного из них имеются на сейфе. Его руки были выпачканы землей. Куски земли были найдены и на шее задушенного сторожа. Сейф открыт, а преступники убежали.
— Собаку вызывали? Они не должны далеко уйти, если у них не было машины.
— Вот именно, — согласился капитан Жаров. — Я уже дал распоряжения — обыскать весь район. Это мой участок. Я всех здесь знаю, ни одна мышь не проскользнет не замеченной. Но вот если это гастролеры, тогда будет сложнее, — немного подумав, вспоминая что-то, он продолжил. — Но вы знаете, какая особенность кражи?
Громов внимательно посмотрел на капитана.
— Говори, — коротко, словно отдавая приказ, — сказал Громов.
— В сейфе лежали деньги, сумма небольшая, но все же. Позолоченные именные часы, пистолет с гравировкой, и еще какие-то бумаги. Все это преступник не тронул.
— Так, так, интересно, — сказал Громов, размышляя. — Что там еще было?
— Да, я выяснил это. Людмила Федоровна не в силах что-либо говорить. Вероятно, она все еще не пришла в себя от смерти мужа. Лиза не видела преступника. Она утверждает, что он схватил ее сзади за горло и пытался задушить, и только появление хозяйки спасло ее. Она лишь сказала, что он был огромный и сильный.
— А что на счет кражи?
— Я поговорил с Лизой и она мне дала какие-то бумаги, среди них я обнаружил лист со списком предметов, хранящихся в сейфе. Я проверил по списку и обнаружил, что пропала деревянная статуэтка с изображением полководца Суворова Александра Васильевича.
— И все? — удивился Громов.
— И все, — ответил Жаров. — Странно, не находите. Преступник не тронул ни золота, ни денежные купюры, даже пистолетом побрезговал. Он взял лишь деревянную статуэтку. Может она какая-то старинная, руки известного мастера и цены немалой, — гадал капитан.
— Нет, не трудитесь, я знаю все об этой статуэтке Суворова на лошади. Суворов любил лишь одну породу лошадей — белая в яблоках.
— В яблоках? — переспросил капитан.
— Да, это такая порода, очень красивая. Но насколько я помню из слов покойного, он дорожил ею, потому что это был подарок на его день рождения от самого президента.
— Ого, — удивился капитан. — Она имеет цену?
— Думаю, что вся ее цена в том, что она была из личной коллекции президента. Громов давно положил глаз на нее, он собирает всякие диковинные предметы старины. Вот президент и решил подарить статуэтку Суворова Борису Ивановичу на пятидесятилетие, юбилей все-таки.
— Понятно, стало быть, это подарок из рук самого президента.
— Это была любимая статуэтка президента. Ее сделал один умелец из Тулы. Она была сделана в единственном экземпляре.
— Ясно. Но кому же она понадобилась? — спросил капитан Жаров.
— Понятие не имею. Чепуха какая-то, — заметил Громов. — А что еще?
— Телефон. Понимаете, Лиза утверждает, что перед нападением, хозяйка слышала какой-то стук или падение какого-то предмета на первом этаже. А через некоторое время зазвонил телефон.
— Лизин?
— Нет, Людмилы Федоровны, — ответил Жаров. — Лиза утверждает, что на экране появилось имя покойного мужа Людмилы Федоровны.
— Бориса Ивановича? — удивился Громов.
— Да, она так сказала. Хотя можно ли ей верить, ведь она пережила нападение, ее чуть не убили. Может ей это привиделось.
— Может быть, — согласился Громов, он о чем-то вспомнил, а потом сказал, — когда умер Борис Иванович, пропал его телефон, никто не мог его найти.
— Надо было на станции определить его местонахождения, — предложил капитан.
— Уже сделали. Телефон был отключен.
— Тогда ясно, — ответил Жаров. — Все это какая-то чертовщина, не находите.
— Вот мы и должны с тобой, — Громов посмотрел в юные глаза Жарова, — отыскать преступника. С этих пор это дело никому не давать, держи все в тайне, даже от начальства. Я с ними поговорю. Все, что касается этого дела, докладывай лично мне и никому более, ясно.
— Ясно-то, ясно, — ответил капитан, — но из-за чего такая секретность?
— Я предполагаю, что оно имеет отношение к безопасности президента.
— Ого!
— Да, и поэтому ты теперь мой лучший друг, как в былые времена. Все докладывать только мне, лично.
— Ясно. Я читал в газетах о президенте, о том, что он куда-то исчез. Это как-то связано?
— Да, да, связано, — небрежно бросил Громов. Он вдруг вспомнил о дневнике покойного Бориса Ивановича. Ведь тот, перед смертью, о чем-то хотел предупредить.
Громов попрощался с капитаном и поднялся на второй этаж в надежде поговорить с Людмилой Федоровной и еще раз почитать дневник покойного. Спустя три часа, когда Громов находился в кабинете Бориса Ивановича, перелистывая его дневник, позвонил мобильный телефон. Звонил капитан Жаров. Голос его звучал так, как у человека, нашедшего давно потерявшуюся вещь. В его голосе слышна была отдышка.
— Мы обнаружили, точнее собака взяла верный след, тело.
— Чье тело? — удивился Громов.
— Тело покойного Бориса Ивановича, — ответил капитан. — Оно почти не разложилось. Он выглядит, как будто его хоронили сегодня утром.
— В самом деле? — удивился Громов. — А его могила?
— Тело обнаружено на его могиле, будто он шел к ней. Могила разрыта, рядом мы обнаружили лопату, кто-то рыл землю.
— Нужно срочно прочесать всю местность, — предложил Громов.
— Уже делается. Пока мы встретили только троих подозреваемых: двое рабочих, они приезжие, но живут у охранника кладбища, строят одну из местных дач, я проверял.
— Так, а третий?
— Это какой-то студент, негр из Африки. Он учится в Москве, а здесь живет у одной бабки. Я ходил к ней. Все верно, он снимает у нее комнату. В комнате только книги, ничего подозрительного.
Тем ни менее, слова «ничего подозрительного» не подействовали успокаивающе на бдительность опытного сыщика и разведчика. Громов вспомнил один из эпизодов Бориса Ивановича, описанного им в дневнике. Там говорилось о странном темнокожем африканце, обладавшем гипнотическим взглядом. И хотя это были лишь воспоминания, написанные, возможно, нетвердой рукой, и появившиеся в странном сне автора строк, но Громов не упустил этого из виду. Он рылся в голове, как порой роются хозяева дома в захламленном чулане, пытаясь отыскать нужную им вещь, затерянную когда-то. Он вспомнил слова пострадавшего лейтенанта Николая Сивцова, поведавшего ему странный, если не зловещий, сон, в котором ему привиделся образ чернокожего мужчины. Возможно, он пытался в мучительных порывах найти объяснение, то единственное, которое могло помочь ему выбраться из тюрьмы, и объяснило, в первую очередь, ему самому провалы в памяти. Лейтенант Сивцов держался за тот образ из сна, который снился ему в тюрьме, как за единственный спасательный трос, брошенный ему провидением или сновидением, для его же спасения из неприятной ситуации, в которой он оказался. Эти два случая, вынутых разными людьми из своего возбужденного сознания, удивительным образом были схожи видением черного человека. Возможно, их больное, воспаленное воображение играло с ними злую шутку, демонстрируя темнокожего мужчину, как порой бывает с людьми, чей мозг устал, воспалился от тягостных переживаний. Вот им и померещилось. Их возбужденное сознание выдало проекцию какого-то монстра, охотившегося за ними. «Память до конца не исследована, а сознание занимает лишь малую часть спящего мозга — только лобные извилины, — размышлял Громов. — И лишь узкая полоска нейронов, отвечающая за наши чувства, как слепец, спотыкаясь о неведомое, освещало темные и глубокие тайники скрытой памяти». Но все же, несмотря на все предрассудки, он, как опытный сыщик и бывалый разведчик, не мог пройти мимо всех тех странных обстоятельств, которые окутывали какой-то темной стеной, пока еще необъяснимые случаи. Количество вопросов в этих делах увеличивалось, число ответов оставалось неизменным.