— Да, это не случайность. Вот поэтому ваше мнение сейчас для меня очень важно. Я полагаю, что целью всех этих происшествий, является президент.
— Нужно усилить охрану, — предложил Черемных.
— Это уже сделано. Но все не так просто, — продолжал Громов. — Ни в одном из четырех случаев никто не видел врагов или их действий. Все происходит так, словно происходит само по себе, случайно.
— Нет, нет, это не случай. Я уверен, что за этим кто-то стоит, — сказал Черемных. — Может, это какой-то новый вид оружия, бесконтактного, понимаете.
— Вряд ли, такого не существует. Я бы знал о нем. Проводят в разных странах эксперименты над психотропным, биологическим оружием, двадцать пятый кадр и тому подобное. Можно человеку внушить поведение, сбить с толку, обмануть, но поверить в болезнь, убить, это немыслимо совершить. По крайней мере, должен быть какой-то контакт с жертвой. А у нас тут куча охраны, и это все опытные люди, прошедшие отбор, а камеры никого ведь не видели. Нет, нет, здесь что-то другое, — он замолчал на некоторое время, обдумывая, затем добавил. — Очень трудно воевать с невидимым противником.
Спустя пять дней Громов еще раз встретился с Черемных. Встреча была вызвана тем, что состояние президента значительно улучшилось. «Он готов был идти в бой, от прежнего тяжелого состояния не осталось и следа, — заявил Черемных».
— Боюсь, что вы ошибаетесь, — ответил Громов. — Президент действительно замечательно себя чувствует. Но это внешне. Все уже успокоились, когда увидели его в полном здравии.
— Почему же тогда вы опасаетесь? — спросил доктор Черемных.
— Я говорил с премьер-министром и его замами, а еще министром иностранных дел.
— И что? — настороженно спросил доктор.
— Вы уверены, что ему ничего не угрожает и он полностью здоров?
— Да, вполне. А в чем дело?
— Вчера президент подписал договор с Саудовской Аравией о продаже ракет С-300, а вечером он решил прервать поставку оружия Ираку, договор у нас с ними заключен давно.
— Простите, я ничего в этом не понимаю, — сказал Черемных.
— Это полная противоположность во внешней политике на Ближнем Востоке, которое ведет наше правительство.
— Его надо остановить.
— Уже сделано. Президента спросили, зачем он подписал договор на поставку ракет, и почему отказался от договора с Ираком, это ведь изменит перевес сил на Ближнем Востоке в пользу интересов Америки.
— И что он ответил? — спросил доктор.
— Он не знает, почему … его нельзя выпускать из резиденции. Он все еще болен, а может и хуже. Теперь я уверен, что все эти события, что мы наблюдали за последний месяц, были направлены на подчинение воли нашего президента.
— Но он был совершенно здоров и в здравом рассудке. Я лично с ним беседовал, когда выписывал.
— Его болезнь не прошла, более того, она, вероятно, вызвала в нем какое-то странное поведение. Он согласился с тем, чтобы еще побыть в резиденции под вашим наблюдением. У вас есть что-нибудь для головы?
— А что?
— Болит, устал я.
— Хорошо, я дам вам кое-что от головной боли, идемте, — сказал доктор Черемных.
Этот бескрайний мрак должен был когда-нибудь закончиться. Его охватило жгучее желание, увлекаемое изнутри, но управляемое снаружи, выйти, выбраться, любой ценой. Оно подняло руки с большим трудом, подтянуло их к груди, затем уперлось ими в стенку и начало неистово давить. Это не помогало, это было выше его возможностей. Тогда оно приняло другой метод, Оно царапало, ногти лопались, пальцы царапались — срывалась кожа, но Оно не чувствовало боли. Спустя несколько часов Оно все же разбило стену, казавшуюся непомерной, непреодолимой. Силы, которые управляли им, оказались сильней деревянной стены. Дальше была земля, мягкая, уступчивая, она сразу же заполнила образовавшееся пространство, и продвигаться вверх стало легче. Теперь ему нужно было несколько движений руками, чтобы земля уступила ему. Но подниматься оказалось не так легко, как показалось в начале, ведь нужно было на что-то опираться. Оно поднималось, словно крот в тоннеле, и вновь, оборвавшись, падало вниз. Вновь поднималось, раздвигая слои земли, роя под себя, отталкивая землю и упорно преодолевая преграды, продвигалось. Земля падала в глаза, заполняла лоб, уши, ноздри, но это было не помехой, ведь все чувства покинули его, уступив лишь неимоверному желанию выбраться. Подобно личинке, чье время пришло, Оно пыталось выбраться из мрака, освободиться от тяжести забытья. Оно не думало, не задавало вопросы себе, не прониклось целью, имеющей смысл, но Оно чувствовало жуткое желание приобрести свободу.
Когда его рука, изувеченная многими попытками пробиться, прорвалась в пустоту, и уже не ощущала сопротивления, его охватил страх, подобный младенцу, оказавшемуся в чужом, неведомом, новом мире. Сперва, руки, затем голова, туловище и, наконец, ноги. Пока Оно пробиралось, пытаясь обрести свободу, его одежда за что-то цеплялась, и под его усилиями, гонимыми желанием выбраться, рвалась. Оно не обращало на это внимание, ведь главное выполнено. Куски земли, вбивавшиеся в рот, ноздри, выпали, когда Оно стряхнуло их, словно освободилось от некой ненужной оболочки, сдерживающей его и относящейся к старому утробному миру. Рождение нового, словно из уродливой куколки, произошло. Оно было на свободе.
Обретя неизвестное, новое, но удобное и даже приятное чувство, Оно начало всматриваться в светящиеся объекты, которые горели вдали — то желтыми, то белыми огоньками, поглощенными тем же бескрайним мраком вечной темноты. Но теперь эта темнота ему казалась не такой страшной, ведь Оно было не одиноко. Там, вдали, были огоньки. Они манили его. Ему было приятно их видеть, и Оно решило держать путь на играющие огоньки. Тяжелым, неловким, медленным шагом Оно двинулось к огонькам. На темной проселочной дороге Оно оступилось и упало, кубарем скатившись в овраг, затем поднялось и продолжило путь, пробиваясь сквозь заросли, наступая и проваливаясь, зацепляясь, бесконечно спотыкаясь, падая и вновь неустанно поднимаясь. Его упорство не знало преград, Оно готово было пробить своим мощным, бесчувственным телом любую преграду. Оно не видело дороги, потому что ему она не нужна была, Оно не знало, как обходить разные препятствия, случавшиеся на пути, но Оно было наполнено желанием дойти до мерцающих в ночи огоньков.
Несколько раз желание подсказывало, диктовало, направляло, и Оно повиновалось, меняя направление движения. Удобнее было идти на четвереньках, но что-то неведомое, но сильное подсказывало ему этого не делать. Поэтому, когда Оно падало, то непременно поднималось, и с трудом, шатаясь, и даже периодически волоча правую ногу, шло вперед. Оно не знало кто или что оно, Оно не ведало, откуда Оно и куда путь держит, не знало зачем, не задавалось вопросом о цели движения, но страстно желало дойти к свету. Подобно слепому мотыльку, влеченному ярким светом свечи, горевшей во мраке, и управляемому необъяснимыми силами природы, Оно пробивалось к свету. Не ведая цели, не чувствуя преград, не способное к жизни, Оно все же существовало. Кто мог создать его? Кто управлял его жизнью? Где было начало и каковы его причины? Оно не задавалось этими вопросами, но слепо шло по невидимому зову Бога, пробудившего его тело и давшего ему возможность существовать, забрав право на осознание этого существования.