Содержать гостиницу было делом нелегким. И Рита по приезде сразу же приняла радикальное решение, полностью противоречащее обычаям страны. Ее постояльцы-венесуэльцы имели привычку плотно завтракать: кукурузные лепешки, яичница с ветчиной, бекон, творог. Поскольку они жили на полном пансионе, то меню на день писалось на грифельной доске. В первый же день она вычеркнула все лишнее и своим размашистым почерком вывела: «Завтрак – черный кофе или кофе с молоком, хлеб и масло». И баста! Постояльцы, должно быть, призадумались, и к концу недели половина из них съехала.
А тут и я подвернулся. Еще до моего появления Рита внесла некоторые изменения, но с моим приездом произошла настоящая революция.
Декрет первый: я удвоил стоимость проживания.
Декрет второй: французская кухня.
Декрет третий: установка кондиционеров.
Людей поражало, что в колониальном доме, переделанном в гостиницу, во всех комнатах и ресторане стоят кондиционеры. Клиентура изменилась. Сначала появились коммивояжеры. Затем у нас поселился один баск, продавец наручных часов «швейцарской» марки «Омега», чисто перуанского происхождения. Он развернул коммерцию прямо в своем номере, сбывая товар перекупщикам. Те в свою очередь распространяли его повсюду, переходя от одной двери к другой, вплоть до поселков нефтяников. Несмотря на то что наша гостиница была совершенно безопасна, баск, однако, проявил крайнюю недоверчивость: поставил на дверь за свой счет еще три замка. Но ему это не помогло: он вдруг стал замечать, что время от времени часы пропадают. Торговец даже стал подумывать, что в его комнате поселились какие-то призраки, пока однажды не поймал вора. Вернее, воровку – нашего пуделя по кличке Колечко. Собачонка была хитрющая: тихонько проползала в комнату и утаскивала браслет прямо из-под носа, с часами или без них. Она так играла. Баск устроил скандал, обвинив меня в том, что я-де натаскал собаку воровать у него товар. Я хохотал до упаду. После двух-трех стаканчиков рома мне все же удалось его убедить, что мне плевать на его паршивые часы и что я постеснялся бы продавать эту подделку. Придя в себя и успокоившись, баск удалился в свою комнату и заперся в ней.
Среди наших гостей встречались всякие. Маракайбо готов был лопнуть от наплыва людей, найти комнату было практически невозможно. Откуда-то налетела стая неаполитанцев. Они ходили из дома в дом и объегоривали покупателей на продаже тканей, складывая отрез таким образом, будто из него можно было сшить четыре костюма, хотя хватало всего на два. В одежде моряков, с большими мешками за плечами, торговцы тканями расползлись по городу и его окрестностям и особенно по поселкам нефтяников. Я не знаю, как эта банда пройдох разыскала нашу гостиницу. Все номера были заняты, и единственное, что мы могли предложить, – спать всем во дворе. Они согласились. Возвращались неаполитанцы все вместе, к семи, и мылись в общем душе. Поскольку ужинали они у нас, мы вскоре научились готовить спагетти по-неаполитански. Деньги они тратили направо и налево и вообще оказались хорошими постояльцами.
По вечерам мы вытаскивали из дома железные кровати и расставляли их во внутреннем дворике. Две служанки помогали Рите их застилать. Я требовал, чтобы деньги платили вперед, поэтому каждый вечер разгоралась одна и та же дискуссия: итальянцы считали, что «комната» под открытым небом и ясными звездами им очень дорого обходится. И каждый раз я терпеливо объяснял им, что совсем наоборот, все разумно и очень правильно, поскольку выносить кровати, стелить их, а утром снова все разбирать и заносить в дом требует больших усилий. Если все это принять в расчет, то цена может даже оказаться совершенно мизерной.
– Так что не очень-то расходитесь, а то возьму и взбодрю вам цену! Тоже мне, горбатишься тут с утра до ночи, разбери да собери, двинь туда, передвинь сюда. Считайте, что я беру с вас только за переноску.
Наконец они платят, и все мы хохочем. Но сколько бы они ни зарабатывали денег, пусть даже много, на следующий вечер все повторялось. Однажды они расшумелись еще больше, когда ночью их настиг ливень. Пришлось им со всем барахлом и матрацами мчаться в гостиницу и досыпать в ресторане.
Как-то ко мне пришла содержательница одного борделя по имени Элеонора. У нее было большое заведение в пяти километрах от Маракайбо, в местечке Ла-Кобеса-де-Торо. Бордель назывался «Тибири-Табара». Элеонора – настоящая толстуха, прямо-таки гора мяса, но с умными красивыми глазами. У нее работало около ста двадцати женщин. Только ночью.
– Несколько француженок хотят от меня уйти, – объяснила мне Элеонора. – Не желают сутками торчать в заведении. Работать с девяти вечера до четырех утра согласны. Но хотят хорошо питаться и спать спокойно, подальше от шума, в комфортабельных комнатах.
Мы с Элеонорой заключили сделку: француженки и итальянки могут перебираться к нам. Наш пансион обойдется им дороже на десять боливаров в день, но стоит ли беспокоиться из-за таких пустяков? В гостинице «Веракрус» им будет очень хорошо, да еще среди французов. Договорились о шести девицах, но через месяц их число удвоилось. Я даже не заметил, как это произошло.
Рита установила железную дисциплину. Девчонки были молодые, красивые. Им было категорически запрещено принимать мужчин в гостинице, даже во дворе или в ресторане. Впрочем, никаких историй пока не наблюдалось. В гостинице девушки вели себя как настоящие дамы. В повседневной жизни, в быту они были абсолютно нормальными и умели себя держать. Вечером за ними приезжали на такси. Тогда девчонки преображались до неузнаваемости: в кричащих нарядах, размалеванные, как куклы. Скромно и без шума они отправлялись, по их собственному выражению, «на фабрику». Время от времени приезжал какой-нибудь сутенер из Парижа или Каракаса. Он старался вести себя как можно незаметнее. Такого гостя девушка, разумеется, могла принять в гостинице. «Подняв сеть», получив «улов» и осчастливив девчонку, он исчезал так же тихо, как и появлялся.
Не обходилось и без мелких казусов. Как-то постоялец-сутенер отозвал меня в сторону и попросил сменить ему комнату. Его девчонка уже договорилась со своей подругой по ремеслу, и та согласна поменяться. Причина: сосед, итальянец, богач и здоровяк, как только его девчонка возвращается с работы, пользует ее раз, а то и два за ночь. И это притом что сутенеру нет еще сорока, а итальянцу все сорок пять.
– Понимаешь, друг, я не могу угнаться за этим скакуном. Мне даже не светит приблизиться к таким достижениям. И каково мне за стенкой слушать всхлипывания да стоны и все прочие звуки большого оркестра! Представляешь, как я выгляжу перед моей кралей, утешаясь с ней от силы раз в неделю. Ссылки на мигрень ей уже надоели. Она им не верит и наверняка делает сравнения не в мою пользу. Так что, если не трудно, окажи услугу.
Едва сдерживаясь от смеха, я согласился, что доводы его бесспорны и что придется сменить ему жилище.
Как-то ночью, часа в два, Элеонора позвонила мне по телефону. Дежурный полицейский застукал какого-то француза, ни слова не говорившего по-испански. Француз сидел на дереве напротив борделя и на вопросы полицейского, как он оказался в таком странном положении – собрался воровать или еще что, – отвечал односложно: «Энрике из „Веракруса“». Я вскочил в свой драндулет и помчался в «Тибири-Табара».