Калеб и Летиция, послушав советчиков, поступили гуманно. Конечно, то, что они сделали, влетело им в копеечку и притом попахивало средневековьем. Наши родители не схоронили нас в частной клинике для таких, как мы. Вместо этого они заточили нас в жутком старом дворце, который получили по наследству – посередке двухсотакрового яблоневого сада, на верхушке горы, близ деревни Гален, в штате Вермонт.
Там тридцать лет никто не жил.
* * *
Туда привозили плотников, электриков, водопроводчиков, которые должны были создать что-то вроде рая для меня и Элизы. Все полы были сплошь покрыты коврами, а под ними шла толстая резиновая прокладка, чтобы мы не ушиблись, когда будем падать. Столовую обложили кафелем, а в полу сделали стоки – так удобнее будет мыть все, включая нас самих, прямо из шланга, после того как мы поедим.
Было и кое-что посерьезнее: два сплошных забора, забранных поверху колючей проволокой. Первый забор окружал яблоневый сад. Вторым обнесли дом, чтобы уберечь нас от любопытных взглядов рабочих, которых приходилось время от времени пускать в сад обрабатывать яблони.
Хэй-хо.
* * *
Прислугу взяли местную. Наняли повара. Наняли двух уборщиц и одного уборщика. Наняли двух опытных нянек, которые нас кормили, одевали, раздевали и купали. Я лучше всех помню одного: слугу – Уизерса Уизерспуна, по совместительству охранника, шофера и мастера на все руки.
Мать его была из Уизерсов. А отец был Уизерспун.
* * *
Так что все они были простые деревенские люди, и никто, за исключением Уизерса Уизерспуна, который служил в армии, никогда не выезжал из Вермонта. Собственно говоря, они редко выбирались дальше, чем за десять миль от Галена, и все были в той или иной степени родства – это был вынужденный инбридинг, как у эскимосов.
Само собой, они приходились дальними родственниками и нам с Элизой – ведь наши вермонтские предки некогда тоже много лет блаженно плескались в том же мелком генетическом прудочке.
Однако, по тогдашней американской мерке вещей, они приходились нам такой же родней, как карась орлу – ведь наша семья превратилась в покорителей мира и мультимиллионеров.
Хэй-хо.
* * *
В общем, нашим родителям не стоило большого труда купить верность и преданность этих живых ископаемых из прошлого нашей семьи. Им назначили скромное жалованье, которое им казалось царским, при неразвитости и примитивности тех долей мозга, которые связаны с умением делать деньги.
Их разместили в удобных квартирках в самом дворце, поставили им цветные телевизоры. Им разрешили есть вволю, и все за счет наших родителей. А работа у них была пустяковая.
Мало того, им не приходилось особенно затруднять себя, принимая решения. Думать за них должен был молодой практикующий врач, доктор Стюарт Роулингз Мотт, который жил в деревушке и должен был навещать нас каждый день.
Доктор Мотт, человек унылый и замкнутый, был сам из Техаса. До сих пор не могу понять, что его занесло в такую даль от родных мест и от всех родичей – лечить жителей эскимосского поселка в штате Вермонт.
Вот любопытное примечание к этой истории, хотя, возможно, оно и не имеет исторического значения: внук доктора Мотта будет Королем Мичигана, когда я останусь на второй срок Президентом Соединенных Штатов.
Что-то мне опять икается.
Хэй-хо.
* * *
Торжественно клянусь: если я доживу до конца этой автобиографии, я ее перечитаю еще раз и вычеркну все «хэй-хо».
Хэй-хо.
* * *
Между прочим, в доме была автоматическая система тушения пожаров – и сигнализация на окнах, дверях и световых люках.
Когда мы подросли и стали еще страхолюднее, и вполне могли бы сломать человеку руку или оторвать голову, в кухне установили громадный гонг. К нему подсоединили вишнево-красные кнопки, расположенные в каждой комнате и по всем коридорам через равные промежутки. Кнопки светились в темноте.
Кнопку следовало нажать только в том случае, если бы мне или Элизе вздумалось поиграть в смертоубийство.
Хэй-хо.
Отец поехал в Гален с адвокатом, доктором и архитектором – лично наблюдал за перестройкой дома для нас с Элизой, нанимал слуг, договаривался с доктором Моттом. Мама оставалась здесь, в Манхэттене, в доме на Черепашьем Заливе.
К слову сказать, черепахи теперь вернулись в Черепаший Залив, их тут видимо-невидимо.
Рабы Веры Белка-5 Цаппы с удовольствием их ловят и варят из них суп.
Хэй-хо.
* * *
Это был один их тех редких случаев – не говоря о смерти отца, – когда мать и отец расставались больше чем на один-два дня. И отец написал маме из Вермонта нежное письмо – я его нашел в столике у ее кровати после ее смерти.
«Моя дражайшая Тиш, – писал он ей, – нашим детям будет здесь очень хорошо. Нам есть чем гордиться. Архитектору есть чем гордиться. Рабочим есть чем гордиться.
Как бы коротка ни оказалась жизнь наших детей, мы им подарим достойное и счастливое детство. Мы создали для них чудесный астероид, волшебный мирок, где стоит один-единственный дом, а все остальное – яблоневый сад».
* * *
Потом он возвратился на свой собственный астероид – в Черепаший Залив. По совету медиков, он и мама навещали нас отныне один раз в год, неукоснительно, в наш день рождения.
Их роскошный особняк стоит до сих пор, там тепло и крыша не протекает. Там наша ближайшая соседка, Вера Белка-5 Цаппа, поселила своих рабов.
* * *
«А когда Элиза и Уилбур умрут и наконец попадут на небо, – писал дальше отец, – мы можем упокоить их с миром среди наших родственников Свейнов, на нашем собственном кладбище под яблонями».
Хэй-хо.
* * *
Что же касается тех, кто уже упокоился с миром на этом кладбище, отделенном от дома забором, то это были по большей части хозяева здешних яблоневых садов, их супруги и потомство, люди ничем не примечательные. Нет сомненья, что многие из них были так же малограмотны и невежественны, как Мелоди и Исидор.
Вот что я хочу сказать: это были безобидные человекообразные обезьяны, с ограниченными возможностями творить злые дела – а это, поверьте на слово мне, старику, и есть единственное, для чего создан род человеческий.
* * *
Многие надгробия на кладбище ушли в землю или повалились. Непогода стерла надписи на тех, что еще стоят.
Но был там один колоссальный монумент, с толстыми гранитными стенами, черепичной крышей, широким порталом – он-то простоит до Судного дня, это точно. Это был мавзолей основателя богатств нашей семьи и строителя дворца, профессора Илайхью Рузвельта Свейна.