Интуитивно просчитав, кто есть кто, они направились к бойцам.

Подойдя, Алексей доложил:

– Боец Терехин, восьмой дивизион бронепоездов!

Стоявший перед ним лейтенант не мог сдержать улыбки:

– А где твой бронепоезд, боец? Вот летчик на самолете прибыл, как и положено.

Иван шагнул вперед:

– Сержант Кравчук, одиннадцатая авиадивизия, сто двадцать второй полк.

– Документы есть?

Иван и Алексей подали свои документы. Лейтенант ознакомился с ними, вернул.

– Задание выполняли?

– К своим добираемся.

Лейтенант построжел лицом:

– Вы в тылу, до передовой тридцать километров. Драпать вздумалось? Сдать оружие, документы и ремни.

Во, блин, попали! Такого никто из них не ожидал. Конечно, пирогами или хлебом-солью встречать их никто не собирался, но вот так сразу изъять у них оружие и документы? Выходит, их арестовали?

Глава 2
«Особист»

Алексей же возмутился:

– Да мы же свои! Я сам, вот этими руками убил двух немцев!

– Это ты в Особом отделе расскажешь. Не виноват – выпустят.

НКВД и Особого отдела боялись. Подозревали, что зачастую невиновным давали большие сроки, а то и расстреливали. Пытки не всякий мог выдержать, вот подследственные и оговаривали себя, подписывали протоколы и признания в деяниях абсолютно диких, просто невозможных. В условиях военного времени трибуналы работали споро. Конечно, каждое государство имеет право защищать себя от предателей, изменников и иностранных разведчиков. Предатели были в каждой воюющей стране. Кто-то старался спасти себе жизнь, другие продавались за кусок хлеба, некоторые – по идейным соображениям, ненавидя власть, – причины были разные. Но только в СССР мнимых предателей оказалось слишком много. Нигде больше не было такого количества лагерей и столько расстрелянных – уж эту часть истории Иван знал хорошо. И теперь, при словах об Особом отделе, мурашки побежали по коже.

По команде лейтенанта двое бойцов с винтовками в руках отконвоировали их в деревню неподалеку и передали «особисту». Им оказался средних лет старший лейтенант. Он почти беспрерывно курил, и в комнате висели клубы дыма.

– Сами признаетесь? – с ходу спросил он.

– Мне не в чем признаваться! Я был на оккупированной немецкими войсками территории, но не в плену, – твердо заявил Иван. Первого начали допрашивать его, Алексей ждал своей очереди в коридоре.

– А как оказались в нашем тылу? Почему вас задержали не на передовой?

– На самолете за минуты пролетели. У меня карты не было, где линия фронта – непонятно.

– У тебя же планшет с картой изъяли! Врешь!

– Сами посмотрите, карта кончилась еще за Слуцком.

– Рассказывай подробно.

Иван рассказал, как вылетел на задание на «ишаке», был сбит и выпрыгнул с парашютом. Встретил в лесу Алексея, и они решили вместе выходить к нашим. По пути наткнулись на разбомбленный аэродром. Один из самолетов оказался цел, на нем они и прилетели.

– Все?

– Все.

– Складно говоришь. Ладно, проверим.

«Особист» вызвал конвоира, Ивана увели в сарай и заперли. Сарай был дощатым, доски гниловатые, и запросто можно было оторвать одну из них и выбраться. Только вот документы его остались у «особиста», и своим побегом он только усугубит подозрения в свой адрес.

Иван уселся на ящик, стоящий в углу. Вот положение! Не предатель, но если начнут копать всерьез, проверки он не выдержит. Есть много деталей, которых он не знает. Спросят, к примеру, фамилии летчиков его звена или фамилию командира эскадрильи – и все, абзац!

Настроение у Ивана было подавленное.

Через полчаса в сарай втолкнули Алексея.

– Ну, что? Как?

– Хреново, – ответил тот. – «Особист» склоняет меня подписать бумагу, что ты немецкий агент.

– Я? Ты же сам видел самолет, сам предложил улететь.

– Чтобы лопнули мои глаза! Лучше бы мне его не видеть! Добрались быстро, прямо экспресс. А кончиться все это может плохо.

Оба замолчали. Перспективы их не радовали, а главное – они ничем не могли подтвердить свои слова.

– Леш, нам надо говорить, как было на самом деле, и твердо стоять на своем. Тогда не подловят на деталях.

– Ага, – кивнул Алексей, – мать только не переживет.

– Чего?

– Если нас к стенке поставят. Погиб бы на поле боя, как другие, так хоть не позорно было бы.

Алексей горестно махнул рукой, а Иван подумал, что о нем и сообщать некому. Его родители в сорок первом году еще не родились.

Но на допрос «особист» их больше не вызывал.

Прошло два дня. Арестованных скромно кормили: утром – жидкий чай с куском черного хлеба, в обед – миска перловки с хлебом, вечером – снова чай с хлебом.

На третий день стала слышна отчетливая канонада, похоже – немцы шли в наступление.

Иван забеспокоился. Их могут отправить дальше в тыл, а вполне вероятно, что и расстрелять.

К обеду третьего дня двери сарая распахнулись, и возникший в дверном проеме конвоир приказал:

– Руки за спину! Идите в избу, – и клацнул затвором.

В комнате стоял уже знакомый им «особист». На его стуле сидел другой военный, но без знаков различия на френче. Судя по тому, как тянулся перед ним «особист», это был его начальник.

– Товарищ старший лейтенант, доложите, что по задержанным?

– По летчику из дивизии доложили по телефону, что в списках такой числится. Вылетел двадцать шестого июня на боевое задание и не вернулся. Более точных сведений получить невозможно. Полк понес серьезные потери в технике и личном составе. Члены штаба и технические службы убыли на переформирование.

– Скажи-ка, сержант, – военный поднял глаза на Ивана, – как называются главные улицы в Ростове?

В Ростове Иван был два года тому назад, ездил к тетке, и некоторые улицы знал.

– Проспект Буденного, еще Ленина.

– Ладно, держи документы и личное оружие.

На краю стола лежали стопкой его документы и ремень с кобурой. Иван схватил документы, открыл красноармейскую книжку, закрыл ее, все аккуратно уложил в нагрудный карман и опоясался кобурой с пистолетом.

– Подожди в коридоре, – бросил ему военный.

– Есть! – Иван вытянулся по стойке «смирно», четко повернулся и вышел. Раз вернули документы и оружие, значит, подозрение в предательстве снято.

Из комнаты послышались голоса, а спустя минут пять вышел Алексей – тоже с поясным ремнем.