– Извини, я виновата, я не собиралась оставлять тебя без денег. Честно! – сказала она. – Смотри, чтобы Эрик не стащил у тебя и эти бумажки тоже!
В коммуналке Феликс налил нам чаю «ройбуш». В благодарность Кора потрепала его по стриженой голове, а потом ушла с мобильником в комнату и заказала себе билет на рейс во Флоренцию на завтра.
Задрав ноги на табурет, я поведала Феликсу, как мы одолели очередного злодея. Но аплодисментов и восклицаний «Браво, девочки!» не последовало. Феликс расстроился и растревожился: ой, лучше бы нам держаться подальше от всего этого, ой, не наше это дело! Ой, зря мы в это лезем! Теперь на свете живут три злых козла, которые мечтают нам отомстить. Ой, надо Катрин предупредить, когда появится! Ой, пусть не суется в квартиру и не ходит одна на работу! Да и увезли бы мы ее с собой в Италию!
И он был прав. Кора улетает завтра. Пора бы и мне. И побыстрее. Все равно я плохая мать, чего уж теперь. Так тому и быть!
Я энергично, словно Кора, взялась за дело. Путь мой лежал прежде всего в Гейдельберг.
Позвонила родителям Коры. Никто не отвечал. Йонаса не надо предупреждать заранее, крестьянская семья в самую жаркую пору сбора урожая никуда из дома не денется.
Мы пили всего только по второй чашке чая, когда зазвонил телефон. Я сидела ближе всех, сняла трубку, ожидая услышать болтовню Катрин.
– Феликс! Это тебя. Бабушка.
Он взял трубку. Побледнел и сорвался с места: дед умирает! Зовет Шарлотту!
– Я с тобой! Она ведь и моя бабушка тоже! – сострадательным тоном весьма убедительно произнесла Кора.
Вошел Энди, за ним на поводке, как на буксире, притащился пес. Я сидела одна. Наш таксист выглядел измученным, но он нашел в себе силы подойти ко мне и поцеловать в лоб.
– Пойду-ка прилягу, – объявил он, – смена была тяжелая. Мне бы киску в кроватку. Все лучше, чем эта старая дворняга.
И я пошла с ним.
Запах. Как странно он пахнет, этот мужчина. Взрослый, а пахнет как ребенок. Мне нравится.
Прежде чем Энди уснул, я спросила:
– Помнишь, ты говорил, что тебе на улице постоянно предлагают наркотики?
– И тебе предложат, если окажешься в нужное время в нужном месте с парой банкнот в кармане. А зачем тебе? – Он зевнул.
Зачем? Я успела выдумать зачем, пока раздевалась. Слегка изменила историю Полли. Одна школьная подруга Коры, наркоманка со стажем, родила вполне здорового ребенка и резко захотела слезть с героина. Теперь она получает лекарственную терапию в присутствии куратора из социальной службы. Но Кора пригласила Полли во Флоренцию, ей полезно будет сменить обстановку, поездка ее укрепит в желании бороться с наркоманией. Так вот, ей нужен этот препарат, чтобы взять с собой в Италию.
Вот такие вот мы с Корой добрые самаритянки. Я погладила Энди по волосам, убирая их со лба.
– Ну, допустим, – согласился он. – Но ты сама знаешь, с этим лекарством шутки плохи, оно может быть смертельно опасно. Двадцать миллиграммов на день хватит? Как, говоришь, ее зовут, Полли? Один мой приятель по работе встречался с некой Полли Вакер, та еще тварь! Но она не может быть вашей подругой! А Кора, говорят, богатенькая?
Я тут же заполнила один из тех чеков, которые выдала мне Кора.
– Если что останется, починишь машину Макса, пусть опять бегает. Слушай, а Кора уже пыталась тебя охмурить?
– Да с чего ты взяла? – пробурчал Энди и скоро уснул.
Это что – любовь? Что-то нас связывает? Вряд ли. Скорее, если уж честно, мы просто нашли друг в друге утешение и успокоение. Мы оба боимся жизни, нам страшно жить. Для нас обоих жизнь – шаткая, неверная лестница неизвестно куда. Любой порыв ветра или чья-то злая воля могут ее опрокинуть.
Я выскользнула из комнаты Энди, спать мне еще не хотелось. Я стала ждать остальных. Кора и Феликс вскоре вернулись. Ну? Что? Как?
– Жив, – отвечала Кора, – но без сознания.
– Он со мной попрощался еще позавчера, знал, что ему недолго осталось, – признался Феликс.
– И что он тебе сказал? – загорелась Кора.
Да, что?
Феликс опустил глаза и смущенно проговорил:
– «Парень, – сказал мне Хуго, – если у тебя есть любимая, женитесь скорее и рожайте детей. Цепочка не должна прерываться».
Кора захохотала.
Оскорбленный Феликс метнул взгляд, как молнию, но не на кузину, а на меня. От растерянности я засуетилась и стала убирать со стола. Феликс вышел, Кора поднесла платок к глазам.
– Эти трогательные старички, – сказала я, – твоя бабушка и ее возлюбленный задали мне загадку: неужели можно всю жизнь любить одного-единственного человека? Бывает ли такая любовь? Или это только пустая мечта?
Вопреки ожиданию, Кора не захохотала, но все мои слова, очевидно, показались ей слишком пафосными.
– Майя, – помолчав, откликнулась Кора, – ты сентиментальная фантазерка и такой останешься. У тебя на лбу написано: «Влюблюсь в очередного дурака!» А сама прекрасно знаешь, что отношения нельзя затягивать, от них одни проблемы! Заведи уже, наконец, итальянского любовника, чтобы гормоны не застаивались. А Энди, Феликс и этот твой Йонас – не мужики. Забудь ты их!
Я редко выхожу из себя, но тут я взбесилась. Чего она лезет в чужую жизнь? С какой стати она мне указывает, как мне жить и с кем спать! Да пошла ты! У, так бы и врезала! Какого черта учит меня, как растить сына? Какое она имеет право оскорблять Энди, ведь она его совсем не знает! И пусть не раскатывает губу на Феликса, не про ее честь. Учит всех жить, как Эмилия! Но Эмилию терпят как неизбежное, необходимое приложение к хозяйству. Повезло ей, что Марио староват, иначе Кора и его бы подмяла под себя. Спаривается, как животное, а потом откусывает мужику голову! Тоже мне, доминирующая альфа-самка! Тьфу!
Я хлопнула дверью и ушла спать. Странно, плакать мне не хотелось. Я заснула и проспала как бревно до утра.
Следующие два дня я провела с Энди. Он взял выходной. Ни Кору, ни печального Феликса, ни тем более Катрин мне видеть не хотелось.
Мы с Энди поехали вдвоем в игрушечный городок на берегу Некара и остановились в маленькой романтической гостинице, расплатившись за нее чеками Коры. Энди родился и вырос в этом местечке. Как всякий влюбленный, он был совершенно счастлив и подарил мне свой родной городок.
Он водил меня по местам своего детства и юности: вот его школа, вон там – родительский дом. А вон там в лесу в десять лет он играл в разбойников. Там был их лагерь.
Когда мы вернулись, на кухне сидела Катрин и маникюрной пилкой точила коготки.
– Вот и я! – радостно пропела она. – Как твои раны?
Я о них забыла, но от ее слов раны снова заныли. Отлепив изгвазданный пластырь, я показала ей уже поджившую кожицу, и Катрин явно вздохнула с облегчением. Видно, она опасалась, что я до конца дней своих останусь инвалидом.