— Где девчонка?
Его вопрос поставил меня в тупик. Это было совсем не то, чего я ожидал. Мои глаза непроизвольно расширились.
— Какая девчонка?
— Хватит ломать комедию! Где она? Отвечай!
— Кто она?
— Серафима. Внучка Гоманцовой.
— А я почём знаю? Её же забрали в детский дом.
— Вчера она оттуда исчезла, и не без твоей помощи.
Я возмутился.
— Что значит, не без моей помощи? Почему вы решили, что я к этому причастен?
— Не отпирайся! Мне всё известно!
— Что вам известно?
— Где ты её спрятал? Отвечай!
— Нигде я её не прятал. К её исчезновению я не имею ни малейшего касательства.
— Врёшь, собака! Отвечай, если не хочешь, чтобы я тебя сгноил! Брошу в камеру к уголовникам — они на тебе живого места не оставят. Будешь умолять, чтобы тебя привели на допрос.
От крика майора содрогались стены. В моих ушах стоял звон. Поджилки предательски тряслись.
— Я ничего не знаю! — в отчаянии воскликнул я.
— Врёшь! Знаешь! Тебя видели, как ты шёл за ней по улице. Что ты с ней сделал? Лучше говори, а то хуже будет!
Я уже открыл было рот, чтобы излить новую порцию протестов, но тут в моей памяти что-то вспыхнуло, и её, точно ночное небо, будто прорезал метеор. Когда я накануне следовал к церкви, впереди меня шагала девочка в розовом пальто. Я тогда ещё отметил, что она очень похожа на Серафиму. Значит, мои глаза меня не обманули. Значит, это действительно была она.
Скрипнула дверь. В «темницу» вошёл дюжий, устрашающего вида, субъект. Рукава его рубашки были по локоть закатаны, а размер его, походивших на арбузы, кулаков поразил бы даже самую невпечатлительную натуру. Я нервно сглотнул слюну.
Мордоворот сел рядом с Ланько и свирепо уставился на меня.
— Что, проблемы с памятью? — сипло спросил он. — Я умею лечить склероз. Я хороший доктор.
— Петя, погоди, — остановил его следователь. — Не торопись. Может он сейчас всё вспомнит. Поднатужится и вспомнит. Может твоего вмешательства и не потребуется.
Ланько выжидательно откинулся назад и сплёл руки на груди.
— К исчезновению Серафимы я не причастен, — твёрдо повторил я.
Петя вздохнул и принялся разминать кулаки.
— Где ты спрятал девчонку? — отчеканил майор.
— Я нигде её не прятал.
Голос Ланько угрожающе стих.
— Где девчонка? Спрашиваю в последний раз.
— Не знаю.
— А ты знаешь, как называется то, что ты нам сейчас поёшь? — снова вступил в разговор мордоворот.
— Как? — спросил я.
— Хрень.
Жаргонное словцо он выпалил с таким апломбом, словно это была древнегреческая цитата, памятью на которую он очень гордился. Это выглядело настолько забавно, что я, даже при таких, не располагающих к чувству юмора, обстоятельствах, не смог удержаться от улыбки.
Моя усмешка подействовала на Петю, как красная тряпка на быка. Он грозно поднялся с места и взмахнул рукой. Я оказался на полу. Моя щека горела огнём.
— Да подожди же ты! — выкрикнул майор. — Зачем так сразу? Человеку нужно дать шанс.
— Выйди, я с ним наедине потолкую, — сквозь зубы процедил мордоворот. — Он у меня живо заговорит.
— Погоди, погоди, не торопись. Вылечить его ты всегда успеешь. Может он ни в каком лечении и не нуждается. Человек просто пребывает в заблуждении, но уже близок к тому, чтобы это осознать. Возвращайся к себе. Дай нам с ним ещё немного погутарить.
— Как скажешь, — криво ухмыльнулся мордоворот. — Если что — зови.
Он хищно посмотрел на меня и вышел из «темницы».
Ланько заботливо склонился надо мной, протянул руку и помог подняться.
— Не человек, а сущий зверь, — сочувственно вздохнул он. — Косит всех без разбору. Мы сами его иногда боимся. Если заведётся — его и пушкой не отшибёшь. А жаловаться бесполезно. Даже если искалечит. На него уже многие жаловались — как об стенку горох. У него покровители на самом верху. Они его всегда прикроют.
Я отряхнулся и, потирая скулу, снова уселся на стул. Я понимал, что со мной играли, что передо мной разыгрывали спектакль, что мне просто давили на психику. На милицейском языке это называется «пресс». Но мне всё равно было страшно. Неужели Наталья в своих категоричных суждениях о милиции всё же была права?
— Чай будешь? — спросил заметно подобревший майор.
— Буду, — согласно кивнул я.
Нет, меня не мучила жажда. Я не хотел пить. Мне просто требовалась пауза. Она была необходима мне для того, чтобы снова взять себя в руки. После знакомства с Петей во мне всё бурлило и клокотало. И дабы эмоции не захлёстывали разум, нужно было на что-нибудь отвлечься. А чаепитие подходило для этого как нельзя кстати.
«Хорошо, что меня сначала спросили не о священнике, а о девчонке, — рассудил я, наблюдая, как Ланько заваривает кипяток. — Насчёт Серафимы я действительно ничего не знал, и благодаря этому моё недоумение выглядело правдивым и искренним. Ведь мне не пришлось его изображать. А если бы речь сразу зашла об отце Агафонии — трудно сказать, получилось бы у меня выдать его таким».
Чайник вскипел. Следователь поставил передо мной дымящуюся чашку и уселся напротив. Я принялся сосредоточенно помешивать в ней ложечкой. Я делал это для того, чтобы не смотреть майору в глаза. Уж слишком они казались проницательными.
— Ну, так где же девчонка? — опять спросил он, но уже без прежнего напора.
— Я же сказал, что не знаю, — ответил я. — Ума не приложу, почему вы решили приписать её исчезновение мне. Чем я навлек на себя такое подозрение?
— Ну ладно, ладно, — миролюбиво похлопал меня по плечу Ланько. — Не хочешь про девчонку — давай про другое.
Я поднёс чашку к губам и сделал глоток.
— Где Агафоний?
— Кхе, кхе, кхе, — старательно поперхнулся я и, наклонившись к самому полу, спросил. — Я, что, и его похитил?
— Хватит валять дурака, — мягко отчеканил майор. — Я знаю, что позавчера он был у вас.
— А разве я это отрицаю? — выставил глаза я. — Я это нисколько не отрицаю. Да, позавчера он к нам заходил. Это было вечером. Я даже более скажу — это я его пригласил.
— Зачем?
— Затем, что у Натальи совсем расшатались нервы; её нужно было как-то успокоить, а отец Агафоний это делать умеет.
— Ну и как, успокоил?
Я пожал плечами.
— Вроде, да. Во всяком случае, вчера и сегодня истерик не было.
— И как же он её успокаивал?