— Так же, как и все остальные попы: читал проповедь. О том, что всё, что происходит — угодно богу. Что если он забрал кого к себе — значит, так нужно. Говорил о смирении, терпении, силе веры, и всё такое прочее.
Произнося эту тираду, я намеренно растягивал слова, выдавливал их, точно зубную пасту из опустевшего тюбика, чтобы она не производила впечатление заученной. Ведь на самом деле она таковой и была. Я продумал её загодя. Так же, как и ответы на другие, касающиеся визита священника, вопросы.
— Что ж, говорить правду, я вижу, ты не хочешь, — с картинной озабоченностью вздохнул Ланько, но агрессии в его голосе уже не чувствовалось. — Без Петра тут, наверное, не обойтись.
Он встал и направился к двери. Но, подойдя к ней, остановился и повернулся ко мне:
— Последний раз спрашиваю, где Агафоний?
— Не знаю, — твёрдо произнес я.
Майор пронзил меня своим взглядом. Я, не мигая, смотрел на него. Ланько ещё немного постоял, затем вернулся за стол, выключил лампу и впал в задумчивость. Потом, вдруг, очнулся и спросил:
— А зачем ты вчера приходил к храму?
— Хотел поблагодарить, — быстро нашёлся я.
У меня внутри всё похолодело. Как он мог об этом узнать? Ведь меня там видели только две старые «клюшки». Или у него полгорода состоит в информаторах? А если ему известно и о моём тайном проникновении в церковь?
Но моё беспокойство оказалось напрасным. Следующий вопрос майора относился к событиям позавчерашнего дня. Значит, о моём пребывании в святой обители он ничего не знал.
— Во сколько Агафоний от вас ушёл?
— Часов в десять-одиннадцать, — сделав вид, что напрягаю память, ответил я. — Уже темно было.
— Он не говорил, куда собирается потом пойти?
— Нет.
— Может давал понять? Вспомни хорошенько. Любое слово, любой намек.
— Нет, — помотал головой я. — Наш разговор касался только Натальи.
— Он говорил что-нибудь про Серафиму?
— Нет.
Ланько надул щёки, попыхтел и задумчиво забарабанил пальцами по столу. Казалось, его мысли унеслись куда-то далеко-далеко. Я сидел, не шевелясь, и терпеливо ждал, когда они вернутся обратно. Глаза следователя снова воззрились на меня примерно через минуту.
— Кто, кроме попа, заходил к вам в последнюю неделю?
— Только брат Натальи.
— Никодим?
— Угу.
— Что ему было нужно?
Я пожал плечами.
— Я их разговоры не подслушивал. Но, по впечатлению, он приходил просить деньги.
— Значит, окромя него больше никого не было?
— Никого, — подтвердил я, и на всякий случай уточнил. — Я имею в виду, в моё присутствие.
— А кто вам в последнее время звонил?
— По-моему никто. При мне, во всяком случае, телефонных звонков не раздавалось.
Майор снова погрузился в раздумья. Я краешком глаза наблюдал за ним, и по смыслу его вопросов пытался уяснить линию его умозаключений. Но нащупать её так и не смог. Мне всё больше казалось, что Ланько блуждает в потёмках. То, как он со мной себя вёл, недвусмысленно свидетельствовало, что он не знал, где конкретно искать. Мне очень хотелось ему помочь. Меня буквально распирало поделиться с ним подозрениями касательно Никодима. Но боязнь в очередной раз попасть впросак ставила этому желанию крепкий заслон. Я понимал, что если снова ошибусь, это прежде всего обернётся против меня. Наталья вряд ли простит мне то, что я оклеветал её брата. Моя новая версия нуждалась в проверке. Как её проверить — я уже знал. В общих чертах, но знал. Нужно было только продумать детали.
Промурыжив меня ещё с полчаса, следователь наконец отпустил меня домой.
— Если вдруг что-нибудь узнаешь — тут же звони мне. Понял? — проговорил он на прощание.
— Что-то я вас не пойму, — окончательно расхрабрился я. — То убийцу во мне видите, то во внештатные сотрудники вербуете.
Ответом мне стало снисходительное молчание…
Везти меня обратно в милиции, конечно, никто не собирался, поэтому топать домой мне пришлось на своих двоих. Мой путь лежал через улицу, на которой проживала бабка Евдокия. Проходя мимо её опустевшего дома, который пока ещё не успели заколотить досками, что делается всегда, если умирает его последний жилец, я обратил внимание, что возле него кто-то копошится. Я спрятался за дерево и замер.
Незнакомец чувствовал себя неуютно. Он явно таился. Его глаза воровато озирались по сторонам. Одет он был по-мужски: свитер, трико, высокие ботинки. Но очертания фигуры выдавали в нём женщину. Её осанка, посаженность плеч, спутанные космы волос заставили меня обомлеть. Зинка!
«Вот ты мне, голубушка, и попалась! — подумал я. — Теперь не убежишь. Теперь я от тебя всё узнаю. Не отвертишься».
Я притаился и стал наблюдать.
Зинка подёргала дверь, подошла к окну, приоткрыла ставни и стала вглядываться внутрь. Убедившись, что в доме никого нет, она обернулась и принялась шарить глазами по земле, пока не заметила то, что ей было нужно. Приблизившись к забору, она подняла какой-то грязный, ржавый предмет. Это был металлический скребок. Бросив взгляд на улицу, она вернулась к двери, всунула скребок в проёмную щель, и стала раскачивать его из стороны в сторону, видимо, пытаясь таким образом взломать замок.
Я выскользнул из-за дерева, подкрался к калитке, резко её распахнул, и в три прыжка очутился возле крыльца. Зинка вздрогнула, вскрикнула и выронила свой инструмент. И тут я увидел, что это никакая не Зинка, а просто очень похожая на неё особа. Издали их различие было не заметно, но вблизи оно не могло не бросаться в глаза: менее широкий рот, более заострённый подбородок, иной изгиб бровей.
Меня осенила догадка: сестра-близнец! Евдокия о ней как-то упоминала. Как же я мог об этом забыть! Так вот, кто пялился на меня из-за развалин Зинкиной хибары несколько дней назад!
— Попалась! — грозно констатировал я.
— Чего попалась? — испуганно съёжилась она. — Я к Евдокии Ивановне пришла.
— Как будто ты не знаешь, что она умерла.
— Как умерла? Да вы что? Господи, какое горе!
Фальшь в её причитаниях была настолько очевидна, что я поморщился.
— Ты дурочку из себя не строй. Что тебе здесь надо? Отвечай.
— Я же сказала, я к Евдокии Ивановне пришла.
— Я видел, как ты взламывала дверь, — кивнул на скребок я. — Будем вызывать милицию?
— Зачем милицию, господин хороший? За что?
— Тогда говори правду. Ты кто?
— Меня Ритой зовут.
— Ты Зинкина сестра?