Симба вскочила с кровати и направилась к машине. Компьютер заворчал громче, будто ему делали больно, а он сопротивлялся. Или терпел, как Симба терпела в кресле зубного врача, даже под уколом, ей кололи заморозку, и она ничего не чувствовала, но сознавала, что ей всё равно больно — где–то там, внутри, даже не в том месте, где копался врач, а ещё дальше, то ли в душе, то ли в сердце, хотя про первую Симба никогда не думала, а про второе…
Ей часто говорили, что сердца у неё нет.
Однако оно, естественно, существовало и давало о себе знать размеренными, чёткими ударами — пульс у Симбы всегда был ровный.
Симба подошла к компьютеру, монитор оставался чёрным, но там, внутри, что–то было явно не в порядке.
Надо ткнуть в Enter, и монитор оживёт, и Симба узнает, в чём дело.
Сердце стучало ровно, как всегда.
Сердце, которого не было.
Об этом ей постоянно говорили мать и сестра.
Симба начинала плакать и закрывалась в туалете. Или в ванной. Если свободен был туалет — то в нём, а если ванная, то, соответственно, в ней. В туалете она садилась на унитаз, закрывала лицо руками и ревела, пока слёзы не иссякали сами собой. А в ванной включала воду и долго–долго умывалась. Вода мешалась со слезами, слёзы с водой попадали в сток раковины и исчезали внутри таинственных, невидимых труб. Иногда Симба прикидывала, где могут обнаружиться её слёзы, и понимала, что везде, в любой части города, в любой квартире…
Симба склонилась над клавиатурой. Компьютер ворчал, будто просил о помощи. Симба уже собралась ткнуть в Enter, как вдруг в низу живота схватило, она состроила компьютеру гримасу и понеслась в туалет — почти что прыжками.
Когда она вошла обратно в комнату, экран монитора был всё так же чёрен.
И компьютер всё ворчал, будто жалуясь, что его бросили и забыли.
Симба плюхнулась в кресло и подтянула к себе клавиатуру.
Кожа сиденья неприятно прилипла к голой попе, но Симбе совершенно не хотелось одеваться.
Сердце стучало размеренно, надо бы сварить кофе, но пока не до того.
— Ты никого не любишь, — говорила ей мать, — только себя!
— Неправда! — отвечала Симба.
— Нет, правда! — говорила мать.
И Симба опять начинала плакать, хотя всё это было давно. Тогда отец ещё жил с ними. И она жила с отцом. И с матерью. И с сестрой. Но это было давно, и Симба не любила вспоминать об этом.
Сейчас она живёт одна и вполне может позволить себе сидеть голой за компьютером и хищно смотреть на клавиатуру. Как зубной врач присматривается к больному зубу, прежде чем начать лечение. Клавиатура — бормашина. Симба всегда попадала к врачу–мужчине, и ей казалось, что чем ближе он наклоняется к ней, тем непристойнее это выглядит со стороны. Что он её вот–вот или поцелует, или укусит. Вампир. Обыкновенный вампир, даром что клыков не видно.
Компьютер возвысил голос.
Недовольное, страдальческое ворчание.
Или поскуливание.
Похныкивание.
Симба улыбнулась и нажала на Enter.
Экран ожил, на нём появились окна загруженных с вечера программ.
Симба просмотрела почту и ничего особенного не нашла.
Почта как почта, что–то от клиентов, спам плюс ещё пара писем.
Спам можно удалить не читая, её не интересуют ни способы зарабатывания денег в сети, ни великолепные возможности очередной поисковой системы.
Она и так знает возможности всех поисковых систем.
А деньги в сети способны заработать только пришельцы из космоса, при условии, что они, пришельцы, существуют.
Симба хмыкнула и активизировала одно из двух писем.
Компьютер недовольно хрюкнул.
Скорее всего, в письме содержался вирус, и компьютеру это не понравилось.
Очередной филиппинец сотворил очередного трояна. Они там, на Филиппинах, только этим и занимаются. И ещё — в Малайзии. Наверное, им скучно. Особенно летом, когда начинается сезон дождей.
Симба подумала, что если сейчас пойдет дождь, она даже обрадуется.
Можно будет натянуть майку и шорты и выйти на улицу.
Промокнуть до нитки, вернуться в квартиру, стать под душ.
И почувствовать себя свежей.
И хоть кем–нибудь, да любимой.
Хотя бы самой собой.
Напрасно мать считала, что Симба никого не любит.
Она любила многих, но по–настоящему — только отца.
И она до сих пор не может понять главного: куда он делся.
Растворился, исчез, пропал, не оставив даже смутного намёка на то, где он и что с ним.
По идее, надо было удалить заражённое письмо нажатием клавиши.
Или щёлканьем мышки.
Симбе нравилось смотреть, как элемент на экране бесследно исчезает: был и — нету!
Исчезает не только с экрана — из памяти компьютера, из его сердца.
Есть ли у компьютера сердце?
Симба опять хмыкнула и открыла письмо.
Так и есть, вирус. Уроды.
Она в который раз подумала, что нужно поставить защиту. Впрочем, она всё равно этого не сделает, и не потому что лень.
Просто отлавливать вирусы — это игра. Как чёт — нечет, любит — не любит, повезёт — не повезёт. Если в машину инсталлирована защита, отлов происходит автоматически. И тогда ясно понимаешь, что у машины нет сердца.
Компьютер опять заворчал, хотя опасного послания уже не существовало. Как и вируса. Филиппинский троянец растворился в неизвестности. Симба открыла последнее письмо и присвистнула.
В письме был текст.
Они достали её письмами с текстом.
Ночное письмо со ссылкой привело к тому, что она уснула только под утро.
Теперь уже третий час дня, скоро заявится племянник.
А ей по–прежнему приходят письма, и компьютер этим недоволен.
Порою Симбе казалось, что компьютер считает её своей собственностью.
И когда она с кем–то общается по «аське» или получает от кого–то письма, он попросту ревнует.
Наверное, временами ему даже хочется заняться с ней любовью, бедный, он страдает оттого, что не знает, как к этому подступиться.
Он смотрит на неё голую и исходит желанием.
Симба улыбнулась компьютеру и высунула язык.
— Нравлюсь? — спросила она.
Компьютер ничего не ответил, лишь скорбно вздохнул.
— Дурак, — сказала Симба, — ничего ты не понимаешь в женщинах…
Компьютер мрачно засопел, и Симба опять состроила ему рожицу.