Гаврюша повесил нос.
— Сегодня же чтоб искупил грехи! — приказал Яшка. — Будешь говорить с девкой, сколько понадобится, даже если бы она перед тобой голая сидела!
Гаврюша при одной мысли о таком непотребстве перекрестился. Столь странного способа искупления грехов я бы и в страшном сне не увидел…
— Яков Агафонович, не знаешь ли ты, что это за Крюднер-конокрад? — спросил я. — Я нюхом чую, что Ваня исчез неспроста, и это как-то связано с похищением лошадей.
— Сейчас-то, Алексей Дмитрич, не знаю, вот те крест. А к обеду, может статься, прознаю. Мы — русская Рига, мы друг за дружку держимся. А в тех краях — наши фабрики, наши мануфактуры. Кто-то из наших наверняка про него слыхал. Так вы ступайте с древесиной своей в цирк, ищите эту Клариссу, а я постараюсь разведать насчет Крюднера. Только вы там, в цирке, поосторожнее. Как бы вас не признали…
Он имел в виду наши ночные похождения в гостинице «Петербург».
— Ох, а ведь верно, — согласился я. — Казимирка-поганец, будь он неладен…
— Если это только он. Мало ли кто из лицедеев носит парик, — возразил Яшка. — Видишь, Гаврила, сколько из-за твоей спеси беспокойства?
— Еще не худо бы узнать про любителей Шиллера. Мы, кажись, всякую недостроенную собачью будку навестили, а их нет как нет!
— Значит, не в ту сторону ездили. Вы их на правом берегу Двины искали, а они, может, на левом.
— Черт бы их побрал!
Этот разговор состоялся в Гостином Дворе. А оттуда до цирка добраться просто — вышел на Елизаветинскую и — вперед! Мы забрали припрятанные в Яшкиной лавке доски и шест, распрощались и двинулись к цирку. Гаврюша был угрюм и беззвучно шевелил губами — видать, призывал на помощь всех святых.
— А что, неужто ты никогда с девками не обнимался? — спросил я.
— Нет. Не оскоромился.
— Гаврюша, так она, Кларисса, ведь еще не девка, в четырнадцать-то лет. А может, ей даже меньше. Дитя…
— Девка, — буркнул мученик добродетели.
Дальше мы шли молча. Я отчетливо видел свою оплошность. В оправдание скажу, что я очень мало имел дела со староверами. Менее всего я хотел оскорбить религиозное чувство Гаврюши. Коли вера запрещает ему трогать чужих баб и девок — то кто я такой, чтобы в это вмешиваться? Но нагоняй, который устроил Яшка Гаврюше, меня несколько смутил. Похоже, мой помощник и раньше отличился по части неумеренного целомудрия…
Цирк был все ближе, а тревога — все отчетливее. Коли мы натолкнемся на Казимира и он поднимет шум, что мы скажем де Баху? Я поделился опасениями с Гаврюшей.
— А то и скажем, что отродясь в гостинице не бывали, — таков был ответ.
— Так это же ложь?
— А как иначе?
На пороге цирка мы остановились, чтобы поудобнее внести длинный шест.
Нищий, как всегда, сидел на ступеньках и тихо пел духовные вирши. Его седая щетина отросла уж настолько, что стала смахивать на бородку.
— Шел бы ты лучше к Александроневскому храму, убогий, — сказал я ему. — Нешто эти нехристи тебе хоть грош подадут?
— Может, ему вечером, перед представлением, хорошо подают, — заметил Гаврюша. — Ну, Господи благослови отыскать отрока Ивана!
Вид у него был мрачный и решительный. С таким видом, должно полагать, всходят на эшафот.
— Хороши мы будем, если девица сейчас отмывается после своих странствий и рыдает в гостинице, — пробормотал я. — Вот уж туда точно вдругорядь не пойду.
— А я пойду, — неожиданно заявил Гаврюша. — Яков Агафоныч прав — нужно себя смирять! И буду смирять! Иначе мы вашего племянника ввек не сыщем!
— Ты этак досмиряешься до настоящего соблазна.
Он ничего не ответил и распахнул передо мной дверь.
Мы снова оказались в цирке.
Я невольно улыбнулся — все-таки было в этом здании нечто притягательное. Особый мир со странными людьми, в котором девицы скачут верхом лучше всякого джигита, а главная ценность — прекрасно вышколенные кони, совершенно не соответствовал моему понятию о правильно устроенной жизни, и все же я ощущал какое-то загадочное родство с этим миром. Ведь с какой радостью я придумывал подножку для прыгунов!
В коридоре было пусто, зато с манежа доносился шум. Гаврюша пробрался в ложу второго яруса, вышел оттуда и доложил — опять учат лошадей, и на одной крошка-наездник, мужчина с немалой лысиной.
— Казимир! — догадался я. — Парик ему был нужен, чтобы молоденьким казаться! Парнишечка на лошади — это так умилительно! А ему по меньшей мере тридцать лет!
Значит, мы могли преспокойно проскочить на конюшню и найти Карла! Он нам укажет место, где возиться с подножкой, а мы попытаемся узнать про Клариссу.
Цирковая конюшня, как и всякая другая, имеет вид длинного здания, посреди которого расположен коридор шириной поболее сажени, и в этот коридор с обеих сторон выходят конские стойла. Лошадей заводят и ставят головами к стенке, где для них устроены кормушки, так что человек, входящий в конюшню, видит исключительно конские крупы с хвостами. Может, для кого-то и трогательное зрелище, но для меня — так комическое.
В дальнем углу я увидел шесть белых хвостов подряд. Там стояли знаменитые драгоценные липпицианы.
Карла мы нашли в шорной. Он возился с огромным седлом, сверху плоским, на котором, надо полагать, плясала и прыгала мадемуазель Кларисса. На гвозде висел вальтрап такой величины, что хоть слону впору.
Седло (позднее я узнал, что оно называется панно) было изготовлено из деревянной основы и нескольких слоев войлока. Непонятно как оно оказалось распорото, словно кто-то выгрыз здоровый кус гигантскими зубами, и Карл вставлял куски войлока взамен недостающих. Он узнал нас и вышел, чтобы указать нам место для нашей деятельности.
— Слыхали, что пропавшая девица вернулась, — по моему знаку сказал ему Гаврюша. — Все ли с ней благополучно?
— Бог уберег, — примерно так ответил Карл.
— И лошади вернулись?
— Да.
— Будет ли девица сегодня выступать в представлении?
— Да.
Карл был недоволен — и сперва могло показаться, будто расспросами, но я видел — его волнует совсем иное.
— А лошади не пострадали? — спросил Гаврюша, чтобы поддержать разговор.
— Нет.
В конце концов Карл предложил нам заняться подножкой не на конюшне, а в самом парке, у конюшенной стены. Пришлось согласиться.
— Как же узнать, где Кларисса? — спросил я Гаврюшу.
— Да завопить: пожар, потоп! Тут все и выскочат, — хмуро пошутил он.
— Да уж… А вот любопытно, кто ж той ночью кричал про пожар и всех переполошил?
— Может, свеча из люстры вывалилась и что-то загорелось? — предположил Гаврюша. — Тут же и потушили.