Я всегда рассуждала логически, но сейчас умопостроения мои были как-то слишком тяжеловесны и мучительны для меня. Следовало принять наконец решение — или я доверяю этому странному пожилому человеку, или как можно скорее покидаю его жилище. Сбежать я могла ближе к рассвету, тогда дождь непременно должен был кончиться. Но куда идти — я не имела понятия.
— Возможно, я видела вашего Ваню однажды, — сказала я. — Но это было еще до той ночи. Я пришла в цирк, ведомая благим намерением…
Он чуть усмехнулся. Несомненно, он знал поговорку о дороге в ад, вымощенной именно такими намерениями, — ну да кто ж ее теперь не знает! И все же я все более убеждалась: мы с ним — люди одного круга.
— Ночью же я видела всего двух человек. Один — несчастный убитый итальянец, а второй, очевидно, его убийца. Я бежала от него, он гнался за мной, и именно его вы, как я понимаю, ударили тростью.
— Да, удар был крепкий, и хотел бы я знать, куда ваш преследователь после того исчез, — сказал Алексей Дмитриевич. — Пока мы с Гаврюшей затаскивали вас в свое убежище, он, очевидно, скрылся где-то на конюшне. И там ему оказали помощь.
— Вы полагаете, он из цирковых служителей? — спросила я. — Для наездника он слишком стар. Я видела его несколько мгновений возле тела итальянца, а потом даже пыталась нарисовать… погодите…
Я вынула из книги портрет незнакомца и показала Алексею Дмитриевичу.
— Раньше, стало быть, вы его в цирке не встречали?
— Я дважды смотрела представление. Он не наездник, не прыгун. Разве что он из тех служителей, которые граблями разравнивают опилки, или конюх. И когда я однажды побывала в цирке днем и видела в манеже де Баха с его свитой, этот человек мне на глаза не попадался. Иначе я, возможно, той ночью узнала бы его.
Алексей Дмитриевич позвал Свечкина и показал ему портрет.
— Не видал ли ты этого господина, Тимофей?
— Никак нет. Это уж точно не конюх, конюхов я всех запомнил, — отвечал Свечкин.
— Тогда остается предположить, что это — один из тех похитителей, что увели двух липпицианов. Этим объясняется его исчезновение — его увезли сообщники. Жаль, нет Гаврюши, мы бы вместе вспомнили, что слышали из-за расписной холстины, когда прятались под ложами, — сказал Алексей Дмитриевич. — От конюшен по коридору к парадному входу в цирк пробежали то ли два, то ли три человека. Затем обратно, в сторону конюшен, бежали вы, мисс Бетти, и вот этот нарисованный господин. Могло ли быть так, что Лучиано Гверра погнался за похитителем, надеясь задержать его, и похититель сперва ударил его ножом, а потом кинулся вслед за вами, потому что вы его видели возле трупа?
— Алексей Дмитриевич! — воскликнула я. — Именно это и произошло! Но наездники сговорились против меня! Они сочинили целый роман с ревностью и Бог весть какими страстями! Зачем, для чего — я понятия не имею! И я не могу доказать своей невиновности — в ту ночь мальчики, Вася с Николенькой, пошли к цирку и прихватили для безопасности нож, а потом наша бестолковая кухарка Дарья рассказала частному приставу про исчезновение этого самого ножа.
— Но ведь если в груди у итальянца нашли какой-то другой нож, то вы совершенно невиновны, мисс Бетти, — сказал Алексей Дмитриевич. — И я не вижу причины прятаться…
— Алексей Дмитриевич, я безмерно благодарна вам за спасение, — сказала я, — но лучше уж бы вы меня вытолкнули из убежища своего, а цирковые наездники меня схватили. Тогда я бы сразу поневоле назвала свое имя, послали бы за де Бахом, суета длилась бы до утра — и нож, которым закололи итальянца, не пропал бы бесследно! Кто-то выдернул его из тела, пока оно до утра лежало где-то в цирке.
— То есть, это я виноват, что вас обвиняют в убийстве? — спросил Алексей Дмитриевич таким неприятным голосом, что мне захотелось в ответ завопить: да, да, да!
Но я сдержалась.
— Темное дело, — пробормотал он. — Для чего бы выдергивать нож из тела?
Тут я ничего ответить не могла. Этого я и сама не понимала.
— Так надо построже допросить ваших мальчиков. Пусть признаются, что тайком взяли нож, — посоветовал Алексей Дмитриевич.
— Они не признаются. Они боятся отца. За такую вылазку их могут высечь.
— Да, это причина… Но, может, вы бы могли убедить их?
В голосе было сочувствие — кажется, мне хоть на мгновение удалось привлечь его на свою сторону.
— Я пыталась. Я ходила к своему дому… к дому, где живу… Нет, не выходит. Да меня к тому же спугнул нищий, который совсем не нищий. Он сидит у цирковых дверей обыкновенно! Он заметил меня, когда я ходила вдоль ограды Большого Верманского, выслеживая мальчиков, и пошел за мной, только перепутал ворота! Знаете, внутри каждого квартала настоящий греческий лабиринт. Он заблудился и видел меня из-за соседского забора, когда я стояла у сарая!..
Тут я и замолчала, разинув рот самым пошлым образом.
— Алексей Дмитриевич, там, в сарае, кто-то был!
— Я совсем запутался! Какой нищий, мисс Бетти? Какой сарай? Кто в нем был? — жалобно спросил Алексей Дмитриевич.
— Я не знаю! Мальчики кого-то прячут в сарае, носят ему еду! Я бы разобралась, но меня испугал этот нищий, и я кинулась прочь!
— Вы уверены, что ваши мальчики той ночью были в цирке?
— Я уже ни в чем не уверена. Говорят, что не были. Но откуда же они взяли этого постояльца? И куда на самом деле пропал кухонный нож? Ведь если я смогу доказать, что его взяли дети, а потом где-то спрятали, то опровергнуть прочие обвинения будет уже легче.
— А что, мисс Бетти, в этих ваших греческих лабиринтах спускают на ночь собак? — вдруг спросил Алексей Дмитриевич.
— Да, разумеется.
— Так… Вы хорошо рисуете. Можете ли вы нарисовать план квартала, в котором живете?
— В институте у меня были высшие баллы по геометрии! — отвечала я.
Свечкин подал мне бумагу и карандаш. Я отодвинула посуду и стала чертить план.
— Неплохо, неплохо, — произнес, следя за карандашом, Алексей Дмитриевич. Я повернулась к нему, встретила его взгляд и снова ощутила ту принадлежность к одному кругу, которая дала себя знать в разговоре о Шекспировом коне.
— Вот этот сарай, — сказала я. — А тут — забор. И вот забор, за которым стоял нищий.
— А этот прямоугольник?
— Соседский сарай, торцом примыкающий к нашему.
— А что, брат Свечкин? — спросил Алексей Дмитриевич. — Смогут ли два моряка, которым приходилось лазить в шторм по вантам до самого клотика, пройтись по крышам сараев отсюда вон туда?
— Смогут, — уверенно отвечал Свечкин. — И даже в потемках.
— Вы полагаете, что дети прячут того господина, которого вы ударили тростью? — спросила я. — Но для чего им это? Для чего им вообще кого-то прятать?
— Вы, мисс Бетти, девица и не знаете, как устроены мальчики. Вон мои два родственника в юном возрасте бежали из дому в Роченсальм. Хотели, видите ли, стать моряками. Им довольно было изъяснить родителям свое намерение — и их бы отдали в Кронштадское штурманское училище, открытое незадолго до того по воле покойного императора Павла.