— Извини, Альберт, появилось срочное дело.
— Амурное?
— Серьезное.
Я быстро распрощался с поэтом и зашагал через парк. Уже стемнело, луны на небосклоне видно не было, и мрак разгоняли лишь отблески уличных фонарей; свет едва-едва пробивался сквозь густую зелень деревьев. Покинув усадьбу, я обошел ее, особое внимание уделяя дырам и расшатанным железным прутьям, затем отправился на поиски открытых в столь поздний час магазинов.
К счастью, курортники имели обыкновение вспоминать о разных нужных мелочах в самый последний момент, поэтому в сезон многие торговые заведения не закрывались до глубокой ночи. В одном из магазинов я купил кожаные перчатки, прочные полуботинки, просторную рубаху и рабочие брюки с множеством накладных карманов — крепкие, но не стеснявшие движений, — все темных расцветок, дабы не бросалось в глаза. В другой лавке взял удобный ранец, компактный электрический фонарь и фомку. Дольше всего искал липкую бумагу для мух, ее нашел уже по дороге домой.
В апартаментах надолго задерживаться не стал. Лишь переоделся и убрал покупки в ранец. Кобуру с «Люгером» прицепил на пояс и спрятал под рубахой, а нож, снаряженные обоймы, «Цербер» и запасную кассету к нему рассовал по карманам.
Затем долго стоял у двери, собираясь с духом, но в итоге отбросил сомнения и отправился в обратный путь. Все случившееся со мной за последнее время больше не казалось простым совпадением, и я твердо решил во всем разобраться, прежде чем нагонит и накроет невесть кем пущенная с горы лавина.
С наступлением темноты жизнь в центре города нисколько не замерла, наоборот, провалявшиеся весь день в термальных источниках курортники выпивали, танцевали и глазели на многочисленные уличные представления. Наибольшей популярностью пользовались выступления факиров, йогов и прочей экзотической братии.
Обойдя глухими переулками освещенный ярким светом фонарей бульвар, я вышел за пределы кольца электрической конки и по набережной зашагал к усадьбе Максвелла. Вскоре озеро осталось в стороне и дорога пошла в горку, сразу сбилось дыхание. Хорошо хоть новые ботинки не жали и не натирали ноги.
Минут через десять я уже крался вдоль ограды, выискивая расшатанный прут, обнаруженный ранее. Аккуратно вынул его из каменной кладки, забросил в парк ранец, следом пробрался сам. За деревьями мрачным силуэтом маячила темная громада особняка, свет в окнах не горел. Я знал, что на ночь ворота усадьбы запирали и за порядком оставался приглядывать один-единственный сторож.
Я надеялся, что, как и полагается нормальному сторожу, он давно спит.
Петлявшей меж деревьев тропинкой я прошел к давешней беседке, остановился и внимательно осмотрелся по сторонам. Было тихо, но откуда-то вдруг пахнуло табачным духом.
— Вот это встреча! — прозвучало в тишине ночного парка, и сердце едва не выскочило у меня из груди, а потом заколотилось, как сумасшедшее. Лицо и ладони покрылись испариной.
— Ух, напугал! — выдохнул я и выругался: — Альберт, какого черта ты творишь?
Поэт вышел из беседки с бутылкой вина.
— Пью, — сообщил он. — А ты? Ты что здесь делаешь, Лео?
— Хочу кое-что проверить, — поморщился я, не желая вдаваться влетали, и насторожился: — Постой, а с какой стати ты пьешь именно здесь?
В темноте беседки налилась ярким огоньком сигара, вновь запахло дымом.
— А это я посоветовал, — с гордым видом объявил присоединившийся к нам лепрекон и заржал. — Драть! Ну и рожа у тебя!
Я с нескрываемым удивлением уставился на поэта и спросил:
— Ты его видишь?
— Да видит он меня, видит! — Коротышка вышел на улицу, легонько стукнул своей бутылкой о бутылку Альберта и приложился к горлышку. В отличие от поэта, он пил не вино, а ром.
Брандт усмехнулся:
— Маленький, а пьет как лошадь!
— Полегче! — напрягся альбинос.
— Рот закрой! — потребовал я. — Альберт, да ты пьян!
— Драть! Тоже мне новость! — пробухтел лепрекон и ушел от нас в беседку.
Альберт взял меня под руку и повел по тропинке.
— Понимаешь, Лео, — начал он издалека, — сначала я решил, что допился до чертиков, но потом вспомнил, как этот малый уволок у меня бутылку абсента, а ты этому нисколько не удивился. И перестал сомневаться в собственном рассудке. Мы выпили и решили, что тебе понадобится помощь.
— Помощь? — не понял я.
— Ну да! — подтвердил поэт. — Ты ведь хочешь вломиться в дом Максвелла? На кой черт, позволь узнать? Впрочем, не важно! Моя помощь — это отговорить тебя от этой авантюры!
— Не получится! — вынырнул вдруг лепрекон из-под куста. — Он упрямый как осел.
Абсурдность ситуации переходила все мыслимые пределы, но я все же сдержался и спокойно попросил Альберта:
— Отправляйся домой.
Поэт уселся на тонувшую в густой тени скамейку и покачал головой:
— Не раньше, чем ты мне обо всем расскажешь.
Я с обреченным вздохом опустился рядом, а когда Брандт протянул бутылку, взял ее и перевернул вверх дном. Вино забулькало и с тихим плеском потекло на траву.
— Зря, — философски заметил Альберт.
— Вредитель, драть! — поддержал его лепрекон. — Собака на сене! Ни себе ни людям! Жлоб!
— Заткнись! — рыкнул я и указал на него поэту. — Это…
— Нет, Лео, — вдруг перебил меня Альберт, — не отвлекайся от темы. Меня не интересует, что это за существо, расскажи, зачем ты здесь.
— Существо?! — оскорбился альбинос, подскочил к скамейке, пнул поэта под колено и в один миг растворился во тьме парка. — А ведь пили вместе… — только и донеслось до нас из кустов.
— Злобный гаденыш, — зашипел Брандт, потирая ушибленную ногу, и потребовал: — Рассказывай, Лео! Я не так уж и пьян. Или пьян, но не осознаю этого, а потому мыслю здраво? Не важно! Давай обойдемся без софистики, просто введи меня в курс дела! Что стряслось в подвале?
— Самоубийство.
— Тогда зачем ты здесь?
Я надолго задумался, потом сказал:
— Потому что меня здесь быть не должно.
— Это как так?
— Некто предпринял определенные шаги, дабы завлечь меня сюда. Я хочу знать зачем…
Брандт с сожалением покосился на пустую бутылку и предложил:
— Давай вернемся к самоубийству.
— Смерть этого прохвоста не случайна, — высказал я приведшее меня сюда предположение. — Что-то инфернальное дотянулось до его сознания и заставило убить себя. Либо он убил себя от ужаса, такое тоже исключать нельзя.
— С чего ты взял?
— Я был там.
— Это не ответ!
— Альберт, его кровь текла вверх по уклону. И это не было оптической иллюзией — вода стекала в обратном направлении.