– И ведь он, конечно, мог бы и сам узнать, где ты. Ты ведь даже не поменял имя.
Но трудно подумать о Гугле или проверять трехзвездочные рестораны Парижа, когда ты играешь в метро на аккордеоне, чтобы заработать на еду. Интересно, отец все еще так и живет?
– Ты хочешь, чтобы я сказал ему, где тебя найти?
Сердце Люка забилось слишком быстро, и он начал терять способность дышать. Он прижал руку к списку, в котором имя Саммер было почти в каждой строке.
– Нет, – ответил Люк. Не сейчас, только не сейчас. Он счастлив. – Нет. Нет. А что значит «опять»? Как часто он приезжал?
– Иногда, – неодобрительно сказал Бернар. – Пару раз его даже сажали в тюрьму, когда он угрожал насилием, чтобы добраться до тебя, и это задерживало его.
Люк поместил руку на сердце, пытаясь закрыть, скрепить его. О боже, почему Саммер разрушила его стальную броню?
– Он был тебе ужасным отцом, Люк.
– Я знаю. – Сердце страшно болело, и он стал думать, кто бы сейчас мог набрать для него 112. – Я знаю, что ужасным, и что? Я же был с ним.
Но зато Марко обнимал Люка. Даже очень часто, пусть объятия и чередовались с затрещинами. Как мог, он обеспечивал сына, когда родная мать бросила его. И, очевидно, опять и опять пытался вернуть Люка. Зачем? Чтобы снова отправить его в метро? Чтобы он и дальше унижался, и обвинять его, когда день оказывался неудачным, и?.. В душе Люка все перепуталось так, что он едва мог справляться с собой.
Через стекло он посмотрел на Саммер. Ее брови были тактично нахмурены, пока она наблюдала за ним. Люк встретился с ней взглядом, и она быстро направилась к двери его офиса.
– Не надо ему говорить, – успел сказать Люк как раз перед тем, как Саммер открыла дверь.
Она переводила взгляд с Люка на Бернара, будто не могла решиться, и через миг очень спокойно скользнула к Люку. Ее взгляд остановился на списке, в котором столько раз было написано ее имя. Ее рука задержалась на полпути к его талии, а потом Саммер крепко обняла Люка. Простое, утешающее прикосновение. Ощущение было таким, будто звук камертона наполнил его тело прекрасной, идеальной гармонией.
– Ты в порядке? – прошептала она Люку.
Он обнял ее. Может быть, слишком крепко.
– Да. Теперь в порядке.
На кухонном рабочем столе – сок манго. Никакой кока-колы – быстрый сахар не полезен. Рядом с соком – пакеты чипсов из батата и свеклы. И Саммер делает Люку стейк с соусом рокфор.
Если ее маленькие ручки сожмут его сердце еще крепче, то он может не выдержать и расплачется.
Не покидай меня. Люк едва сдерживался, чтобы не схватиться за край стола возле Саммер, не прижаться лицом к холодному граниту и не начать умолять ее. Не покидай меня ради твоего острова и солнечного света. Твой солнечный свет так нужен мне здесь. Я сделаю все, что угодно. Я буду заботиться о тебе. Позволь мне заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты могла смотреть на меня так, будто я твой герой.
Но разве его отец не оставил его? Разве возвратился и боролся за сына?
– Почему ты так ненавидишь Париж? – вдруг спросил Люк.
Саммер попыталась заглянуть под край стейка, не нарушая отпечатков от сковороды-гриля, чтобы посмотреть, подрумянилось ли мясо. Гюго умер бы от сердечного приступа, если бы увидел, как она обращается с этим стейком, но Люк держал рот на замке. Она готовила для него, а значит, ничего не могла сделать неправильно.
– Ну… здесь по-настоящему холодно. – Она пожала плечами. – И идет дождь.
– Тем лучше будет прижаться кое к кому под одеялом. – Люк легко соскользнул со своего табурета, несмотря на то, что провел четырнадцать часов на ногах, и обогнул стойку, чтобы обнять Саммер со спины, как он хотел сделать в тот вечер, когда предложил ей свой пиджак. – Тебе холодно, soleil?
Надо же было ему оказаться в тот вечер таким напуганным идиотом, что он смог предложить только пиджак!
Она вздрогнула от его жаркого прикосновения и перевернула стейк. От аромата его зубам захотелось укусить что-нибудь. Ее плечо. Целовать ее, пока она готовит великолепное, восхитительное блюдо.
– Здесь мне всегда холодно.
– Но не сейчас?
Люк дыханием согревал ее затылок и шею.
Она опять вздрогнула и уютно прижалась к нему.
– Не сейчас.
– Ты не думаешь, что смогла бы привыкнуть? – тихо, будто по секрету, сказал он в самое ухо.
Его зубы ломило, так хотелось ему укусить маленькую мочку ее уха, наклонную линию голого плеча…
Она упрямо качнула головой, едва не зацепив его нос.
– Ненавижу быть здесь.
Он погладил ее руки, сопротивляясь раздражению в ее голосе.
– Сильно ненавидишь?
Больше, чем то место, где ее чуть не изнасиловали? Люк вырос на улицах и в туннелях Парижа. Он любил этот чертов город, ему нравилось заставлять Париж преклоняться перед собой. Неужели ей было плохо в ее роскошной школе-интернате?
Она очаровательно неуклюже – по сравнению с профессионалами, к которым он привык, – переложила стейк на тарелку и подвинула к нему через стол. Аромат стейка сводил его с ума, но он не отпускал Саммер. Она низко нагнула голову.
– Тут так одиноко.
Он усадил ее на соседний табурет, подвинув его так близко, что их колени соприкоснулись.
– Здесь не было бы так одиноко, если бы кто-нибудь… – любил тебя – …удерживал тебя.
Она бросила на него быстрый взгляд. Он отрезал первый кусочек и протянул к ее губам, не показывая, чего ему стоит не схватить его самому.
Когда она облизала соус с губ, он взял следующий кусочек, побольше, и положил себе в рот. Какое блаженство! До чего же вкусно!
– Я раньше тоже так думала, – сказала Саммер. – Но почему-то не получалось никогда. Или ненадолго.
Ему так не хотелось мучиться, опять думая о ее бывших ухажерах. Но он заставил себя спросить:
– Как думаешь, что шло не так?
Проанализируй попытку создать что-то красивое и невозможное. Разберись, почему потерпел неудачу. Не терпи неудач.
Саммер слегка пожала плечами:
– Наверное, ничего не получается, когда сближаешься с человеком только потому, что одинока.
– А как же тот, с кем ты сближаешься, потому что одинока? Ты дашь мне шанс, чтобы все получилось? – Она молчала, а глаза ее стали очень большими. – А почему с тем человеком не получилось? Он перестал о тебе думать, когда был нужен тебе?