– Завтра приезжает Джорджи.
– Я знаю, – ответила я.
Я попыталась улыбнуться, но у меня ничего не вышло – это было выше моих сил. Я смотрела на Сэма, на его опиравшуюся о верхнюю перекладину ногу. Мне нельзя было так задирать ноги, даже в бриджах. Подобная поза считалась недопустимой для девочки. Из книг я знала, что существуют другие близнецы, идентичные. Интересно, как бы это было, если бы Сэм тоже был девочкой? Подобная мысль пришла мне в голову впервые. Тогда нам обеим пришлось бы спать отдельно от Джорджи. У нас обеих началась бы менструация.
Сэм, склонив голову, пристально смотрел на меня – он явно пытался прочесть мои мысли. Я улыбнулась. Представить Сэма девочкой было невозможно. Я была единственной девочкой в семье.
– Я буду спать отдельно от тебя и Джорджи, – сказала я, натягивая поводья и останавливая Саси, который охотно повиновался.
Сэм кивнул.
– Я знаю. Мама мне сказала. – Он помолчал. – Теа, мы будем только спать отдельно.
Я снова тронулась с места, чтобы Сэм не увидел, что я покраснела. То, что мама сказала об этом Сэму, привело меня в ярость. В конце концов, мы не один и тот же человек!
– Теа, – позвал Сэм, но я не обернулась.
Саси смирно и устало стоял на развязках, пока я обмывала его, все еще напряженного, теплой водой. Я провела пальцами по вздувшимся полоскам от хлыста на его задних ногах. Мне было стыдно. Я обняла Саси за мокрую шею, и он опустил голову. Он меня любил. Я слышала, как в крепкой груди моего пони бьется его большое сердце. Все мои тетрадки были изрисованы набросками его красивой морды. «Прости, – хотелось сказать мне, – прости меня». Но я знала, что извиняться бесполезно.
Мне было стыдно и перед Сэмом.
Обычно, садясь в седло, я вела себя спокойно и была справедливой, даже если меня что-то расстраивало. Я пообещала себе, что это больше не повторится. Что я буду держать себя в руках. Я сказала себе, что в следующий раз буду вести себя иначе, но что толку от обещаний, данных уже после того, как все улеглось?
* * *
– Прячьтесь! – сказал Джорджи и закрыл глаза руками, переплетя пальцы.
Мы с Сэмом бросились в разные стороны, стараясь делать это как можно тише. Воздух был свежим и прохладным, хотя солнце светило ярко. Во Флориде стоял великолепный зимний день.
Я на цыпочках, чтобы не стучать каблуками о цементный пол, вошла в конюшню. Мы играли уже несколько часов. Я устала и хотела есть, но ни за что не предложила бы прекратить игру первой.
– Привет, – шепнула я Саси, который стоял у кормушки, бесстрастно жуя сено.
Я уже пряталась здесь раньше, но надеялась, что Джорджи об этом забыл, потому что мне было лень искать другое место. Я проигрывала. У нас была сложная система подсчета очков. Чем опаснее было место, тем выше оно ценилось. Правила никогда не менялись, но мы постоянно придумывали новые. В итоге с годами смысл игры негласно свелся к беспрерывному риску.
Мы были уже слишком взрослыми, чтобы этим заниматься. Джорджи было почти семнадцать, нам с Сэмом только что исполнилось по пятнадцать. Но Джорджи предложил поиграть, и Сэм загорелся.
Я присела на корточки в ближнем углу стойла, под кормушкой. Такое место стоило мало. Сэм, скорее всего, уже сидел на верхушке дуба. Я смотрела на тонкие ноги Саси. Каждый раз, когда он глотал, мышцы его горла двигались волнообразно.
В окошке дверцы стойла показалось лицо Джорджи. Он подкрался так бесшумно, что я ничего не услышала. Я вжалась спиной в холодный угол, мысленно умоляя Саси не двигаться.
– Эй, – произнес Джорджи и неуверенно почмокал губами.
Саси мотнул головой.
Джорджи выждал пару секунд и исчез. Я выбралась из стойла и на цыпочках двинулась к выходу. Дойдя до конца конюшни, я выглянула из-за двери, вместо того чтобы броситься бежать. Это была моя тактическая ошибка.
Джорджи, кравшийся вдоль внешней стены конюшни, увидел меня и улыбнулся.
– Я знал, что ты спрячешься здесь, – заявил он.
Я сделала шаг назад, скрывшись из виду.
– Даже не пытайся! – крикнул он мне. – Я не хочу бегать.
Я все равно побежала, чтобы выскочить из конюшни на противоположном ее конце. Но, несмотря на то что я могла потягаться с Джорджи в скорости (для девочки я была очень быстрой), у него было преимущество – он находился снаружи.
– Я же сказал тебе, что не хочу бегать, – сказал он, встречая меня у выхода.
Я развернулась, надеясь убежать, но было слишком поздно. Он схватил меня за платье, и мне пришлось остановиться. Я ожидала, что он меня отпустит и начнет искать Сэма, но он потянул меня к себе.
– Что я тебе говорил?
Я подняла глаза. Это было не по правилам.
– Иди за Сэмом, – буркнула я.
– Я сказал тебе, чтобы ты не пыталась убежать.
Джорджи положил обе руки мне на плечи и прижал меня к стене. Я слышала, как Саси ритмично жует сено.
Я расслабилась. Джорджи стоял так близко, что я видела редкую светлую щетину над его верхней губой. Я не знала, что он уже бреется.
– Ты плохо поступила, Теа, – произнес он и улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, а Джорджи тут же исчез – отправился искать Сэма.
Я не находила себе места. Улегшись спать одновременно с Сэмом и Джорджи, я долго слушала, как они разговаривают за стеной. Потом наступила тишина, но я все еще не спала. Я ощущала прикосновения к своей груди ночной сорочки, свои набухшие соски и гладкую, гладкую кожу.
Обычно я лежала в постели, пока меня не смаривал сон. Но сегодня мне хотелось на воздух. Я постояла у двери комнаты мальчиков, прислушиваясь к их похрапыванию. Они спали.
Застекленные двери, отделявшие гостиную от лестничной площадки, были очень хрупкими – сплошное стекло и тонкие медные переплеты, но я умела отворять их бесшумно. Рождественская ель вздымалась к потолку. Нам даже пришлось срезать верхушку, чтобы поместить туда ангела – безликого и безволосого, окутанного золотой сияющей накидкой. Кузен Иделлы каждый год привозил нам ель. Я плотнее укуталась в одеяло, пытаясь унять дрожь.
Каждый раз, когда мне случается увидеть рождественскую ель, украшенную плохо сочетающимися друг с другом игрушками, меня охватывает ощущение неловкости. Мамина ель всегда была прекрасна. Ее украшали лиловые и красные стеклянные шары. Они были выдуты вручную и поэтому имели слегка неправильную форму. На каждом из них было видно место, где стеклодув запечатал шар из горячего стекла. Эти шары были такими тонкими, что казались жидкими, когда ель была освещена.
Чтобы осветить ее, мама использовала свечи, десятки свечей в специальных стеклянных подсвечниках. Это было опасно, но прекрасно. Тогда уже вошли в моду электрические огни. Они были разноцветными – красными, синими, оранжевыми и зелеными, но мама ненавидела это разноцветье, считая его вульгарным.