На следующий день после того, как я сходила в Мастерс, мистер Холмс во время утренней молитвы сообщил всем, что Декка сломала ключицу и что она скоро выздоровеет. Обращаясь к нам, он выглядел совсем измученным. У него были усталые глаза. С тех пор он почти перед каждым приемом пищи появлялся в столовой. В его отсутствие главной была мисс Меткалф, учительница французского. Это стало причиной того, что я впервые за все время своего пребывания в Йонахлосси обратила на нее внимание. Я ее относила к категории скучных женщин, как и почти всех учительниц и девчонок. Она была некрасивой, но не безобразной, милой, но неинтересной. Должно быть, она заходила в Мастерс и общалась с мистером Холмсом. Должно быть, она его сочувственно выслушивала. Это все хотела делать я. Я хотела его утешать. Теперь я чувствовала себя так, как будто он немного мой. Он впустил меня среди ночи в свой кабинет. Он меня утешал, но мне этого было мало. Теперь я хотела большего. Больше впусканий и больше утешений.
Вчера Хенни уехала вместе с Сарабет и Рэчел. Она должна была сопровождать их во время путешествия на поезде в Новый Орлеан, где жила их бабушка и где они должны были воссоединиться с матерью. Декка не смогла с ними поехать из-за травмы. Впрочем, до отъезда обе девочки ели в общей столовой, когда там обедал их отец, и хотя я внимательно всматривалась в лицо Рэчел в поисках следов переживаний, я их не обнаружила. Более того, она была весела. Но я понимала, что все могло закончиться иначе. Я пыталась радоваться счастью Холмсов. Я пыталась сглотнуть зависть, при виде них подступавшую к горлу.
Отъезд Сарабет и Рэчел меня обрадовал. Я знала, что это низкое и мелочное чувство, но я хотела быть ближе к мистеру Холмсу, а в их отсутствие этого было легче добиться. Он считал меня хорошей. По крайней мере он не считал меня плохой. И то, что у него сложилось обо мне такое мнение, заставляло меня засомневаться: возможно, я не такая плохая, как думала?
Это было так легко – сидеть здесь, среди всех этих девочек, которые не знали ни о моем визите в Мастерс, ни о моих мыслях, ни о том, что среди них находится одержимая.
– Я снова здесь, – произнесла Сисси и упала на диван.
Она вытащила из сумки пачку писем Буна, что делала всякий раз, когда ей было скучно.
Некоторые из девочек, в их числе и Гейтс, делали в Зале уроки. Но на самом деле от нас этого не требовалось. Мы знали, что мальчикам ставят отметки и что для них это что-то означает, хотя что именно, мы себе не представляли. Мы всему учились на уроках. Нам рассказывали о войнах, засухах и голоде, о королях и королевах древности, о привычках президентов. Но эти знания были поверхностными. Считалось, что нам необходимо знать о самих событиях (ведь каждая из нас была благовоспитанной дочерью мужчины, который мог позволить себе ее образование), но не о том, как и почему они произошли. Таким образом, нам не рассказывали ничего, что делало бы все эти факты интересными.
В лагере оценивали наши навыки наездниц, но никто не ожидал, что мы станем профессиональными спортсменками. Мы тренировались для того, чтобы кататься ради развлечения. Кроме того, многие из нас по окончании школы возвращались в такие места, где девушкам и женщинам не позволялось садиться в мужское седло.
Те немногие девочки, кто по-настоящему интересовался учебой (в нашем домике это была Гейтс), популярностью в лагере не пользовались. Их рвение означало, что они стремятся к чему-то непривлекательному и туманному, что их не устраивает то, что у них уже есть. Считалось, что гораздо лучше быть обаятельной и остроумной, как Сисси, чем любить книги.
Я смотрела, как Сисси подносит письмо к лицу, а затем отводит руку с ним, как будто пытаясь убедить свой мозг в том, что она видит его в первый раз. Мне хотелось знать, как она будет выглядеть, когда вырастет. Будет ли она казаться такой же юной? Обаяние Сисси, ее тонкие запястья, ее пушистые, легко спутывающиеся волосы, сейчас рассыпавшиеся по спине подобно вееру, ее длинная шея – все это казалось мне каким-то непреходяще детским. Никто не сомневался в том, что Сисси прелестна. Но она была прелестна, потому что выглядела совершенно безобидной.
Мне хотелось понять, как бы я себя чувствовала, если бы была Сисси. Я представила себе, как Бун нежно, но настойчиво мнет ее груди. Сисси улыбнулась своим мыслям, и я увидела руки Буна и ощутила знакомое томление в низу живота. Повернув голову, я наблюдала за тем, как Джетти рисует бесформенный горный пик, пока это ощущение не ушло.
Сисси ни за что не пошла бы к мистеру Холмсу посреди ночи. Ей это даже в голову не пришло бы. Она выбрала себе нормального кавалера. Бун был из хорошей семьи, в том смысле, что его родители были состоятельными людьми. Самыми серьезными препятствиями для них являлись их юность и то, что Бун был не вполне южанином и его семья не относилась к алабамской аристократии. Он был из Эшвилла, что, по словам Сисси, было неплохо, но не замечательно. Впрочем, насколько я поняла, у него было достаточно денег, чтобы они компенсировали эти недостатки. Мне казались смехотворными все эти нюансы иерархии, тонкости взаимоотношений в обществе. Хотя Сисси в разговорах со мной и высмеивала эту суету, я видела, что на самом деле она относится к подобным условностям очень серьезно.
Выйдя на улицу, я обняла себя за плечи, защищаясь от холода. Мое старое пальто было мне уже маловато. Я щурилась на солнце, пока не вошла в лес. Там было темно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, раскрасили землю причудливым и, как мне показалось, зловещим в своей случайности и изменчивости узором.
На месте падения Декки не осталось никаких следов. Йод уже давно испарился. Брайт в стойле мирно жевал сено. Упавшее дерево тоже убрали. Я остановилась возле стойла Брайта, и он с любопытством пофыркал в мою ладонь. Он уже забыл о том, что произошло. В его памяти не сохранилось ни малейшего следа этих событий. Я уже в который раз позавидовала глупости лошадей.
Мы по очереди преодолевали маршрут из препятствий, разработанный мистером Альбрехтом. Я была предпоследней и наблюдала за тем, как девочки, одна за другой, совершают одну и ту же ошибку. Между вторым и третьим препятствиями они скакали либо слишком медленно, либо слишком быстро и в результате сбивали перекладину.
– Молодец, Теа! – пробормотал мистер Альбрехт, когда я проезжала мимо него.
В этот момент я увидела мистера Холмса, который шел вдоль манежа, явно направляясь ко мне. Я запаниковала, и меня бросило в жар, но я жаждала этой встречи.
– Привет, Теа, – улыбнувшись, сказал он.
– Мистер Холмс. – Я склонила голову.
Он облокотился на ограду, приняв такую знакомую мне позу, и после паузы произнес:
– Декке гораздо лучше.
Он посмотрел вдаль, потом на другие манежи, и я поняла, что он подошел ко мне на одну минуту, прежде чем продолжить обход манежей, где он, конечно же, остановится поболтать с другими девочками. Ревность все еще была для меня новым, а потому непривычным и странным чувством. Дома мне некому было завидовать и нечего хотеть. Все желаемое у меня либо уже было, либо я могла это легко получить.