– Пять. Ну, вот, Барышева. А говорила: не готовилась, – удовлетворенно добавил Палыч.
– Во дает Питерская, – уважительно прогнусавил Дыня.
– И у нас два неуда, – продолжал свою линию Палыч. – У Савельевой…
– С чего это? – подскочила Зинка. – Я все сделала. У меня эта, – она мотнула головой в сторону Маши, – провод выдернула.
– Я сколько вас учу: в течение работы всё сохранять? Теперь запомнишь, – неумолимо отрезал Палыч. – И двойка у Мартова. Мартов, в чем проблема? Не учил? Дальше описания данных не сдвинулся.
Женька только пожал плечами. Маша постаралась перехватить его взгляд, но Монмартик, не отрываясь, передирал с доски в тетрадь, ни разу не оглянувшись.
Макс, проспавший все самое интересное, открыл свои физиологические глаза и посмотрел на часы:
– Александр Палыч, мне в столовую дежурить.
Дежурный имел привилегию уходить накрывать на столы за десять минут до окончания урока.
Когда прозвенел звонок и мальчишки, обгоняя друг друга и создавая пробку в дверном проеме, рванули в столовку, Маша подошла к учительскому столу, где Палыч аккуратно переносил с монитора компьютера в журнал столбик оценок:
– Александр Павлович, это ошибка. Это не моя работа, а Мартова. Он вариант перепутал.
– Ну, да, конечно. И фамилию свою тоже. Иди, Барышева, иди…
Того времени, что презентовалось от урока дежурному по столовой, вполне хватило Максимке, чтобы высыпать в один из стаканов с компотом полную солонку. Фиолетово-бурого цвета компот из консервированной вишни был, пожалуй, единственной съедобной достопримечательностью столовского меню. Соль пришлось тщательно размешать, а не-растворившиеся окаменевшие куски зарыть в гущу, чтобы они не бросались в глаза. Дабы насладиться эффектом, Максим сам остался за заминированным столом. Со «счастливым» компотом подфартило Монмартику.
Маша подсела к ним. Она по-прежнему ничего не ела в столовой, но по компромиссному договору с Карапетовной должна была хотя бы присутствовать и отбывать эту повинность вместе со всеми. Ей обязательно надо было поговорить с Женькой, но он, как нарочно, не давал ей ни единого шанса. Маша, нетерпеливо мысленно подгонявшая окончание застолья, зафиксировала некое особое выжидательно-садистское выражение на лице Макса, объектом интереса которого явно был Женька. Не зная предыстории, Маша не могла угадать истиной причины Максимкиного повышенного внимания. По лицу же Монмартика прочесть было ничего невозможно: не моргнув глазом, он осушил свой стакан, так что Максим уже начал сомневаться, за тем ли компотом он вел слежку. Сладострастное предвкушение на физиономии Макса сменилось маской разочарованного уныния. Но тут Женька, перехватив его взгляд, пододвинул ему стакан, на дне которого еще оставались ягоды:
– Макс, ты, кажется, любишь гущу?
– Спасибо, я сегодня переел, пока накрывал.
Но тут с противоположного конца стола длиннющая телескопическая рука Лошадинова перехватила заветный стакан. Проговорив скороговоркой:
– Так ты хочешь, не хочешь, как хочешь, – он быстро, пока никто из конкурентов не успел опомниться, загреб стакан себе.
– Царствие ему небесное, – успел перекрестить его Монмартик.
Но Сергей не слышал последнего напутствия. Все оставшееся в стакане содержимое было опрокинуто в рот. В следующий момент лицо его перекосила жуткая гримаса. Он покраснел так, что не стало видно даже редких веснушек, и без того круглые глаза сделались объемными, шарообразными… и вдруг все, чем был наполнен его рот, вырвалось фонтаном наружу в тарелку и на стол, к ужасу отпрянувших соседей.
Первыми не выдержали Максим с Женькой. Пока остальные приходили в себя, эти двое, давясь от смеха, выскочили из-за стола и бросились вон из столовой.
После школы, когда они остались, наконец, на улице одни, без лишних свидетелей, Маша остановила Монмартика:
– Ты думал, я скажу тебе спасибо?..
– Да я как-то вообще меньше всего на эту тему думал.
– Так вот, я скажу тебе, конечно, спасибо. Но…
– Не продолжай.
– Не указывай мне! Это все напрасно. Я не приму твою жертву.
– Жертву? – Женька искренне расхохотался.
– Не смейся. Я серьезно. Если я приму, кем я буду?
– Другом. И это уже не так плохо.
– Или предателем? Я уже рассказала Маме-Оле.
– Начерта?! Ты все испортила, – Монмартик с досады стукнул себя кулаком по ноге.
Всю не такую уж долгую дорогу к метро Женька держался букой. Это вот он как раз и называл: «Я на тебя огорчился». Маша напрасно пыталась отвлечь и рассмешить его. «Компотная история», которая стала хитом на весь огрызок этого надкушенного дня, вытянула из сейфа ее памяти давнишнее воспоминание, чем-то до боли напомнившее сегодняшнее событие. И она постаралась использовать свою историю как рычаг, чтобы перевернуть эту тяжелую свинцовую страницу. Ее рассказа хватило ровно до входа в подземку:
– Мы тогда организовали поход всем классом. Дело было летом, год назад. Лагерь был разбит километрах в пяти от какой-то богом забытой деревушки. С нашим физруком, молодым продвинутым парнем, и четырьмя оболтусами в качестве несунов мы отправились в ближайшее сельпо за продуктами. Пока я затоваривалась, а физрук расплачивался из общественных денег, ребята курили на крыльце. В магазине из еды были только яйца, подсолнечное масло и «Баунти» – «райское наслаждение». Наверное, как в старые советские времена. Хотя тогда небось и «Баунти» не было? Хлеб, ради которого был предпринят набег, ждали к четвергу, а мы захотели есть уже во вторник. Подсолнечное масло было только разливное, и продавщица налила его нам в бутылку из-под портвейна, опустошенную и вымытую тут же при нас.
Маша взяла было Монмартика под руку, но тут же, испугавшись собственной смелости, отпустила.
– Мы выходим из магазина с коробкой яиц и подсолнечным маслом, и один из оболтусов, Витька Щербатый, пацан – оторви да брось, видит бутылку с этикеткой портвейна в руках физрука и начинает канючить:
– Александр Григорьич, это вы для себя? А дайте глотнуть? Только один разок.
Я смеюсь:
– Тебе не понравится.
Но тот только отмахивается:
– Молчи, женщина. Тебя здесь не спрашивают и тебе не предлагают.
Физрук без тени улыбки говорит:
– Да ради бога. Мне не жалко.
Витька хватает бутыль и прямо из горла… Делает один глоток, остальные смотрят на него. Он на пару сек замирает, потом показывает большой палец: «Кайф!» – и передает бутылку второму балбесу.
Тот проделывает то же самое, косится на Витьку: «Класс!» – и протягивает третьему.
Трое выдержали, не моргнув глазом. Бутылка так доходит до четвертого из оболтусов, и тот уж, чтобы оторваться по полной программе, набирает полный рот подсолнечного масла… ему выпендриваться уже не перед кем, и он фонтанирует, как лев в Петергофе, у которого Самсон ищет гланды.