Микал с Бхутто по моему приказу провели там блицревизию. Но особых нарушений не выявили ни по документам, которые перелопатил Бхутто, ни по наличности, которую пересчитывал Микал. Так… мелочи. Если тут и воровали, то очень и очень хитро, так что сразу не поймаешь. Однако дебет с кредитом по драгметаллам сошлись, а проверять истинное содержание серебра в монетах не было времени, да и желания. Сделал вид, что я всем доволен, и отпустил работать дальше перепуганных внезапной проверкой мастеров и контадоров.
Узнал еще, что на прошлой неделе в По было отправлено под охраной полпуда новой серебряной монеты в связи с приездом посольства франков. Но расписки казначея Беарна все были на месте.
Сам город мне понравился. Красивый. Будто игрушечный. И совсем небольшой. Вряд ли тут больше пяти тысяч жителей, это если посчитать и понаехавшую на ярмарку округу. В основном торговали кожами и изделиями из нее: седла, упряжь, сумки, непромокаемые плащи с капюшонами, сапоги, кошельки, перчатки… и прочая галантерея.
Отдельной отрадой для моего сердца стало известие о нескольких бумажных мануфактурах в городе. И бумагу здесь делали хорошего качества. Ткнул носом шута, чтобы узнал об этих ремесленниках побольше. Сколько вообще могут изготовлять листов и в какие сроки. И делают ли они картон?
Показал ему понравившийся мне лист гладкой белой бумаги и сказал:
— Твоя книга будет напечатана на этой бумаге. Нравится?
— Нравится, — согласился со мной дю Валлон.
— Но чтобы в будущем году твоя орденская мануфактура выпускала бумагу не хуже.
И как приложение к бумаге отдельно продавались керамические бутыли с чернилами и большие связки маховых гусиных перьев, еще не очиненных — для письма. Что ж, университету тут будет хорошо.
Много было местной шерсти, как в готовых изделиях, так и в пряже и даже вообще сырцом. Вот только краски были жухлые и тусклые. С надежными красителями проблему надо будет решать. Потому как есть основной покупатель — третье сословие.
Остальное место занимало разнообразное продовольствие в копченом виде, которым горожане затаривались на зиму. И твердые сыры, также лежкие длительный срок.
Вот так вот топал я подковами Драма по узким пыльным улочкам и приветствовал жавшихся к стенам домов своих подданных, среди которых было большое количество прелестных женских мордашек, восторженно взирающих на такого красивого меня.
А цветочницы на площади даже букетиками меня обсыпали. От восхищения после моих воздушных поцелуев. Все же повезло мне, что досталась такая привлекательная для женских глаз тушка. Совсем не лишнее это для правителя, когда ему женское население симпатизирует. Вот, к примеру, в США как дали женщинам избирательные права, так и нет у них с тех пор ни одного президента ростом ниже метра восьмидесяти. Так-то.
Ноябрь встретили совсем рядом с По. Чуть-чуть не доходя до города, в маленьком местечке под названием Бийер меня ожидал Эрасуна с избранными сержантами гвардии маман. То есть официально моей беарнской гвардии, но мы же знаем, кто реально держит пока власть во дворце в По…
Первым делом я у них принял новую присягу мне как полноправному совершеннолетнему принцу Беарна, самовластному монарху. Безо всяких там регин и регентских советов. А только потом выслушал их доклад о ситуации в городе.
Порадовало то, что гонцов последние два дня в город не прибывало. Хинеты работают. Еще на подступах всех принимают и «пакуют». Разбираться с ними будем после. Сейчас надо решать, как входить будем: громко или тихо.
— План города у вас с собой? — спросил я сержантов.
— Вот он, сир, — протянул мне тубус Эрасуна.
— А план дворца?
— Только схема, сир, черченная от руки… Не очень красивая… — замялся сержант-палатин.
— Сойдет, — протянул я руку. — Главное, чтобы она была понятная.
И пока все молчали, я рассматривал чертежи и думал.
Мне понравилось, и я подумал еще.
Затем приказал:
— Диспозиция такая. Делать будем вот что…
Красные каблуки гулко стучали по каменным плитам тронного зала, разбивая ровный гул перешептываний придворных «шлепающим» отзывом под сводчатым потолком. Слегка дребезжали золотые шпоры в такт моим шагам. Если сознаться, то я нарочно топал, для вящего драматического эффекта. Свита моя, входя, без лишнего шума рассредоточивалась вдоль стен зала в обе стороны от двери. Я уже перестал удивляться, как люди, обвешанные разнообразным железом, могут так тихо двигаться.
Только дон Саншо, амхарцы, бастард, Марк, Микал, легист и два приближенных к инфанту рыцаря следовали за мной.
На мне на всякий крайний случай был надет юшман, поверх него — красный бархатный налатник с гербом Наварры из нашитых золотых цепей, перехваченный в талии золотым парчовым поясом. На шее — командорская цепь ордена Горностая с ее большой короной на подвесе. Сбоку на перевязи шпага, за спиной дага. Спереди, за поясом, шикарно украшенный пистолет. В руке я держал шестопер — чисто потому что часто не знаю я, куда девать руки при публичном общении. Так и шел, постукивая в такт шагам шестопером по ладони левой руки.
Гул затих, и вся толпа в зале уперлись глазами в мою золотистую шевелюру, словно увидели привидение.
— Да, да, сеньоры, с того света иногда возвращаются, если Господь милостив, — сказал я, чтобы как-то разрядить обстановку.
Красивая женщина лет сорока сидела на троне с прямой высокой спинкой, поставленном на возвышении из трех ступеней, покрытых дорогими коврами, прихваченными для устойчивости позолоченными бронзовыми прутами. На ней было новомодное бургундское платье, открывающее для обзора плечи, но еще скрывающее полушария высокой груди. Рукава платья оказались не привязанными, а уже пришитыми — прогресс, однако. Ткани дорогие и тяжелые. На ее голове угнездился укороченный эннен со свисающей длинной кисеей из некрашеного муслина. И куча драгоценностей везде, где только можно. Диадема, удерживающая эннен. Тяжелые висюльки серег. Глухое жемчужное ожерелье на шее вместе с низким колье и грудь с большим кулоном. Браслеты, удерживающие рукава. Перстни на каждом пальце. Все это невообразимо блистало в ярких отсветах начинающего свой спуск светила, пробивающихся в окна.
М-да… И это моя маман? Впрочем, кто еще тут может сидеть на троне? Только регина. Однако я о ее вкусе лучше думал. Тем хуже для нее. У нас теперь кроме политических, еще и эстетические разногласия.
Так и захотелось отчаянно нахулиганить и заявить: «Которые тут временные — слазь! Кончилось ваше время». Но я сдержался. Встал напротив регины и, не говоря ни слова, стал пристально смотреть ей в глаза.
— Мой сын, мы все счастливы видеть вас в добром здравии, — наконец произнесла вдовствующая принцесса Вианская, Беарнская и Андоррская, не выдержав пытки молчанием и отведя взгляд. — Чего же вы ждете? Падите ко мне в объятия.