Все пассажиры машины смеялись до колик, сказал он, так, что не могли разогнуться. И вот я поднял глаза, взглянул на дорогу и увидел, что навстречу едет черная фура, непрерывно сигналя, а мы не сбавляли скорость, и для разворота не было места. Я, сказал он, от этих сигналов проснулся и увидел архангела Михаила. И открылось мне, что должен я раздать деньги во имя Царства небесного.
Снова полил дождь, стуча по остроконечной крыше. Он продолжался и во время барбекю с коллективными песнопениями и всеобщим ликованием, которое, без сомнения, закончилось молитвами, залитыми светом звезд уже без дождя. Музыкальные инструменты и Библии прятали под одеждой, белый хлеб раскисал, соусы становились жиже, пламя шипело, как разгневанная публика в партере.
Хотя Иза пыталась маневрировать вокруг Бартелеми, он держался рядом с Даймондстоуном, который – ей не верилось, что все это наяву, – следил за ее галсами от буфета до стола и обратно до порога церкви, когда дождь лупил все сильнее, сверля ослабшую землю. Она решила уйти домой, но заметила, что гигант тоже наблюдает за ней.
Скоро все прихожане сгрудились вокруг Даймондстоуна, и она удивилась силе его обаяния. Ей казалось, он как будто занял гораздо больше места, чем полагалось; она следила за ним, словно за черной вдовой на стене, которую она однажды видела во время уборки. Проповеди порой становились более длинными и замысловатыми, а порой – простенькими и слащавыми, как песни кантри, но тем не менее вполне уместными. Он ухитрялся вставлять устрашающие слова в обыденный контекст.
В будущем мы обратимся к Иисусу как нашей единственной связи с прошлым. В противном случае мы потеряемся в хаосе времени.
Страшиться надо не того, что Землей завладеют нелюди, а того, что с развитием технологий мы сами станем похожими на насекомых, пришедших из космоса.
Слушая аплодисменты единоверцев Даймондстоуна, Иза размышляла о намерениях проповедника. Она была образованная, фиктивно замужняя женщина, а Бартелеми – немой, может, полоумный и жил в компании чокнутых. Сердце ее уже успело несколько раз разбиться: однажды Иза влюбилась в дылду-профессора, а потом – в полузащитника (потом она видела, как он держал подружку на коленях). Каждый раз, встречая в магазине или на улице крупного, рослого мужчину, она заглядывалась на него, прикидывая на глаз его вес, сравнивала со своим, с Джудовым. Бартелеми затмевал всех, кого она видела раньше.
Она смогла к нему приблизиться лишь один раз. Тучи временно расступились, выглянуло солнце, сверкая в вечернем небе, как будто огромная и невидимая паутина остановила капли дождя. Прихожане гуляли по лугам, обсуждая политику, и Вознесение, и даже оружие, но главной темой была вечная святость брака и то, что ему может угрожать. Даймондстоун царил в толпе, как светский лев, а Иза все гадала, чего же он добивается. Потом на земле отозвалось громыхание приближающейся бури.
Терпение Изы почти истощилось. Она вслушивалась в один разговор за другим и наконец решила, что пора уходить. Но внезапно нагрянул дождь, и пока все бежали в укрытие, она вдруг оказалась под навесом беседки. Секундой позже рядом с ней оказался Бартелеми.
Ливень отрезал им дорогу. Словно они стояли в круглой комнате без окон. Он развел руками, а потом опустил их; его затхлый запах резко отличался от запаха, поднимавшегося от иссохших полей в первые минуты долгожданного дождя. Он уже не казался испуганным, взгляд у него был острый и оценивающий.
Я – Иза, напомнила она.
В сумраке падающей воды сияли его глаза. Ее голова едва доставала ему до плеча, и она подумала, каким же должно быть сердце, способное удовлетворить такого человека, сердце, которое может качать кровь в таком огромном теле. Чего оно жаждет? Она отчаянно искала, что сказать или сделать, но он уже шагнул сквозь стену дождя.
Ночью Иза внезапно проснулась, Ей снился Джуд, но был он безлик, просто ее охватило чувство огромности, словно кто-то вспоминал ее родные горы. Какое-то время она лежала в безмолвном мраке, пока не сообразила, что ее разбудило что-то еще, не сон. Ночь была безветренна и спокойна. И она прислушивалась, пока не услышала тихий скрип на крылечке под окном. Она встала и выглянула в окно. Через несколько секунд на тропинке шевельнулось что-то вроде тени. Сарайчик, где она держала разное барахло, обнюхивал черный медведь. Весной оголодавшие за зиму медведи довольно часто спускались с гор. Ей следовало сразу догадаться. Она вернулась в постель. Бесконечно тянулись часы, наконец настал предрассветный час, когда она призналась себе, что не может спать. Лошади уже радостно ржали на пастбище, и норовистые удары копыт были необычайно громкими. Она встала, оделась и спустилась к крыльцу. Медведь ушел, и она пошла к конюшне. У двери она почуяла запах чужого тела. Сначала она подумала, что это ветром принесло запах медведя после спячки. Потом мигом сообразила.
Что тебе нужно? – сумела выговорить она, задохнувшись.
Он вышел на лунный свет; его глаза казались совершенно белыми.
Я – Иза, тщательно выговорила она, думая, что лучше бы сбежать.
Я могу говорить, сказал он. Он подошел ближе. Лицо его было спокойно. Прости, что испугал тебя.
Ее сердце чего-то требовало. Что ты здесь делаешь?
Я шел вдоль ручья. Я ходил в лес за хворостом и нашел тропинку. Я правда не хотел тебя напугать.
Да все в порядке, ответила она. Ее страх уступил место внезапному удушливому безумному веселью.
А как насчет французского, ты говоришь по-французски?
Нет.
Твои… твои родители действительно замерзли насмерть?
Нет, ответил он и отвернулся. Они стояли там, не глядя друг на друга.
Как долго ты знаком… с преподобным? – спросила она.
Год или около того, ответил он и зашевелил губами, будто хотел продолжить.
Разве честно притворяться немым французским сиротой-великаном или вообще кем-нибудь только для того, чтобы заработать денег?
Но я и есть великан. Кроме того, это для добрых дел.
Она думала, что бы еще спросить, но по равнодушному лицу его поняла, что ему неинтересно. Она боялась, что он уйдет.
Ты голоден? – спросила она. Кроме того, она и сама проголодалась: бессонница и адреналин – сильные аперитивы.
Бартелеми, произнесла она.
Барт, поправил он, зови меня Барт. Да, я бы поел, думаю, что если ты сама будешь, я составлю компанию.
Подожди меня здесь, а я пойду в дом, это займет пару минут. Мы можем поесть в конюшне. В доме на нее напала смешливость, будто в любую секунду она расхохочется, хотя на самом деле она была в ужасе. Она взяла из кухонного шкафа два огромных пакета кукурузных чипсов, три банки мексиканского соуса и три банки мясных равиолей. Достала из холодильника полкуска копченого итальянского сыра и хрустящий багет, намазанный застывшим чесночным маслом, и как можно тише уложила все это в бумажный пакет. Потом добавила корытце тирамису, пармезан и двухлитровую бутылку газировки. По дороге еще прихватила пакет с кофейными зернами в шоколаде.