Мэри ласково улыбнулась подруге.
– Как видишь, я жива и здорова и вовсе не умерла. Хотя есть люди, считающие иначе.
– Твой отец?
Мэри тяжело вздохнула.
– Ты знаешь?
– Нам удалось выяснить кое-что. Впрочем, совсем немного. Мы с Йеном знали, что ты – единственная дочь очень влиятельного человека. И нам удалось сравнить даты рождения и смерти с архивами. Мы также узнали о том, что твое тело якобы покоится в фамильном склепе…
– Ева, ты умница. И ты настоящая подруга.
– Разве ты во мне сомневалась?
– Ни на секунду!
Ева внезапно нахмурилась.
– Я была там, на кладбище. Отнесла цветы твоей матери.
Сердце Мэри сжалось от боли, а к горлу подступили слезы.
– Спасибо тебе, дорогая. Спасибо за все.
– Теперь расскажи о своих планах. Ты уезжаешь, не так ли? Далеко?..
Мэри со вздохом отвернулась к камину.
– Ох, не знаю…
– Ты должна. – Ева решительно шагнула к подруге. – Ведь если отец найдет тебя…
Уставившись на пламя камина, Мэри пробормотала:
– Именно к нему я и собираюсь ехать сегодня.
– Что?..
– Видишь ли, Ева, он пригласил Эдварда на бал и…
– Герцога Фарли?
– Да. И я поеду с ним туда, чтобы встретиться с отцом лицом к лицу.
Ева долго молчала, затем спросила:
– А Эдвард… он одобряет твой план?
Мэри поежилась, не решаясь признать, что Эдвард был против.
– Мне необходимо это сделать, – прошептала она.
Ева положила руку на плечо подруги.
– Я хочу видеть тебя счастливой, дорогая.
Мэри отвернулась от камина и взглянула Еве прямо в глаза.
– Это и сделает меня счастливой.
– Но если с тобой что-нибудь случится… Мэри, я этого не перенесу. Ведь твой отец, он…
– Сумасшедший?
Ева тяжело вздохнула.
– Да, самый настоящий сумасшедший. Совсем не такой, как мы с тобой были когда-то.
Мэри промолчала, и подруга спросила:
– Ты доверяешь герцогу Фарли?
– Да, конечно.
– Ты любишь его?
Искушение соврать было велико, но Мэри всегда была честна с Евой и не собиралась притворяться и теперь. Да-да, особенно теперь, когда у них обеих появился шанс на нормальную жизнь за стенами приюта.
– Люблю.
– А он тебя?
Мэри вздохнула.
– Нет.
Ева с сомнением взглянула на подругу.
– Ты уверена?
– Да, уверена. – Мэри почудилось, что ее сердце разбилось на миллион осколков, но ей пора было уже привыкнуть к правде и принять ее.
– Видишь ли, Мэри, когда он отыскал меня… В общем, я сразу поняла, что он очень заботится о тебе. Только поэтому я и приехала. Я поверила ему, потому что искренность его слов не могла быть поддельной.
– Но я…
– Он стоит сейчас за дверью, готовый прийти на помощь в любую секунду.
– Да, но…
– Никакие возражения не смогут изменить ваших чувств, – снова перебила Ева. – Да, конечно, препятствия могут возникать у вас на пути, но он любит тебя.
Мэри тихонько вздохнула. Ей очень хотелось верить подруге, но она не могла жить ложной надеждой. Ошибка стоила бы слишком дорого…
– Ева, мне нужно было повидаться с тобой, потому что… Ох, не знаю, чем все это кончится.
– А если тебе все-таки придется уехать, ты не сможешь отправить мне весточку?
Мэри кивнула:
– Да, разумеется.
Подруга заключила ее в объятия и проговорила:
– Спасибо, что дала знать о себе. Дня не проходило, чтобы я не думала о тебе с тех пор, как покинула приют. Мне важно знать, что ты в безопасности, иначе у меня сердце будет не на месте.
Мэри опустила голову на плечо подруги; она знала, что та понимала ее как никто другой. Ни Ивонн, ни Пауэрз, ни даже Эдвард, который был ей дороже всех на свете, – никто из них по-настоящему не понимал, что ей пришлось пережить. И только Ева знала о ней все, ибо она тоже была там и прошла через те же пытки, но, к счастью, выжила.
– Твой отец – очень опасный человек, – продолжала подруга. – Но ты должна быть храброй.
– Да, знаю, – прошептала Мэри. – Но что, если… Что если я проиграю?
– Ты не можешь проиграть, моя дорогая, потому что ты уже свободна.
Клэр сделала глоток опиумной настойки и вздрогнула. Жидкость была горькой на вкус и оставляла… как бы ощущение растерянности. Настойку эту прописал ей доктор по просьбе мужа.
Сначала Клэр пыталась разбавлять раствор, боясь пристраститься к лекарству. Она добавляла к настойке воду, но герцог почти сразу же об этом догадался – возможно, заметил разницу в цвете раствора. После этого слуга по его приказу стал тщательно следить за дозировкой, и Клэр не решалась ослушаться. Да и риск был слишком велик, так как муж часто угрожал отправить ее на медицинское освидетельствование – говорил, что «двуличные женщины весьма подвержены безумию».
За то короткое время, что длился их брак, Клэр уже успела познать все оттенки ненависти. Оказалось, что герцог был ужасным человеком, и она с каждым днем все больше его боялась. Поэтому Клэр уступала мужу во всем, отчетливо осознавая, что ее душа угасает… И было ясно: вскоре она и вовсе не сможет себя узнать.
Опиум погружал Клэр в странное состояние головокружительной бестелесности, и теперь ее совсем не волновал бал, хозяйкой которого ей предстояло стать сегодня вечером, – пусть даже ей снова придется лгать всему свету о своем идеальном браке.
Клэр оглядела свое серебристо-лавандовое платье на висевшем в зале портрете его первой жены, но никак не могла понять, зачем герцог заставлял ее надевать такое же. Ей это платье шло совсем не так, как той восточной красавице, чьи глаза пронзительно смотрели на нее с холста – смотрели, словно заглядывая в душу…
Гости несомненно заметят сходство между их нарядами. Не подумают ли они, что Клэр отчаянно стремится копировать первую жену герцога Даннкли?
Выскользнув из комнаты, Клэр стала осторожно спускаться по лестнице, на всякий случай держась за стены. Впрочем, возможность падения не очень-то ее тревожила – она уже погружалась в полудрему, а глаза застлал странный мерцающий туман. Ох, зачем она противилась приему лекарства? Ведь жизнь с мужем казалась не столь ужасной после употребления опиума. Более того, казалась… даже приятной, пожалуй… Да-да, приятной – уже хотя бы потому, что во всем теле появилась какая-то необыкновенная легкость. Пусть даже тело казалось… каким-то чужим.