Здесь, впрочем, еще раз замечается параллель между надменным Альбионом и Всемирным кагалом. Оба они – кредиторы вселенной, а уж никак не ее должники. Тем не менее, если англичанин способен чему-нибудь удивляться, то в особенности тому, что шотландец еще лукавее его самого! И мы знаем, что холодная Шотландия – родина пуритан, таинственная же и неразрывная связь между пуританством и капитализмом – явление бесспорное как в Великобритании, так и в Швейцарии (где им соответствуют последователи Кальвина – и Цвигли), так главным образом в Северной Америке. Отсюда естественно, что если на земном шаре существует страна, где «угнетенное племя» до жалости беспомощно, то ею должна быть, по-видимому, признана именно Шотландия. «It's hard for a Jew to take the breaks off a Highlander!», [99] – говорят сами англичане о ее коренном населении, что вполне справедливо не только по свойству его костюма, а и по национальному характеру.
Иное, конечно, замечается в тех странах, где от их имени выдаются даже «гусарские» векселя…
Положение задолженного евреям государства очень просто, хотя и весьма унизительно. Имея внутри себя кагального повелителя, оно вынуждено остерегаться не угодить ему. Положим, биржевой владыка обыкновенно пользуется своей властью с предусмотрительностью и «действует» лишь, когда этого требуют «его выгоды», но он всегда начеку и зорко следит за любыми совещаниями министров, точно он сам там присутствует либо соединен телефоном. Но что он знает особенно хорошо, так это то, что на таких совещаниях о нем говорят не иначе, как с почтительным страхом. Да и в самом деле, если еще возможно гордиться званием всемирного кредитора, то нет уж ровно ничего завидного в звании всемирного должника.
С другой стороны, указанный повелитель отнюдь не желает замежевать себя в стенах биржи.
Забавная вещь! Вопреки узкоторгашеским своим инстинктам, еврей охотно допускает в себе необыкновенные таланты и для политической карьеры. Между тем дух толкучки кладет неизгладимую печать на иудейскую политику. Не только на сцене, а и за самыми ее кулисами гешефты всякого рода неизменно присутствуют и размножаются, или, лучше сказать, этот дух никогда не бывает более деятельным, чем в тот презренный момент, когда, расширяя поле своих операций, политика позволяет ему проникнуть в самое сердце государственной жизни. Тогда, будучи властителем правительственных тайн уже ни мало не опасаясь боязливой юстиции, еврейство может спекулировать с безграничной свободой.
Обетованная земля в его руках, остается лишь собирать жатву!
А чтобы не ходить далеко за примерами, заметим, что еще несколько десятков лет назад, в одном из австрийских юмористических кагальных листков наряду с другими ядовитыми афоризмами был дан и такой: «если бы и существовали общества страхования государств, то и тогда, разумеется, ни одно из них не согласилось бы принять жизнь Австрии на страх»…
Вдумываясь же во все изложенное мы не можем отрешиться и от следующих указаний.
Из зловещих талантов иудейского банкира нет ни одного, за которым государственные люди должны бы так смотреть в оба, как за искусством развращения. Там, где есть какой-нибудь его зародыш, как бы он ни был сокровенен, еврей сумеет откопать его и дать расцвесть. Повсюду, где растление нравов стало хроническим, там под усердным жидовским воздействием оно принимает чрезвычайные размеры. Брожение, которое при этом совершается в известных странах, нельзя ни с чем сравнить лучше, как с пышным развитием скромной былинки под влиянием жаркого и влажного климата.
А вдруг узнают?.. Но и в этом направлении еврейский банкир располагает страшным оружием – молчанием. Непроницаемость тьмы, которой должно быть прикрыто дело подлога, «девичья» скромность, делающая его невидимым, художество сноровки для уничтожения малейших следов, – таков священный залог, предлагаемый евреем, и небезызвестно, что он останется верен своему обещанию. Да, это коварнейшее существо умеет не изменять другому, чтобы не выдавать и самого себя. Политический разврат, нужно сознаться, отличается высоким достоинством в том смысле, что умеет молчать. Как только преступление совершилось, он, как змея скрывается в глубокую нору, откуда его невозможно достать.
Сказанного мало. Дабы вернее застраховать от нападений и себя, и шаббесгоев, кагал переходит в атаку. Изощряясь в травле непокорных, он с невероятным бесстыдством навязывает им именно те гнусности, в которых сам же повинен. Шантажируя и глумясь, он в своей лжи бывает тем реальнее, чем с большей подлостью успел применить собственные таланты на практике.
Правда, шаббесгоям от этого не легче. Договор с еврейством напоминает сделку о продаже души дьяволу, его нельзя нарушить.
А если какой-нибудь еврейский «трибун» вдруг засверкает более или менее осязательной честностью, пусть этим никто не обманывается: его соплеменники тем блистательнее спекулируют вокруг него, а состояние мозговой зависимости от них вменяет ему в обязанность отдавать все свое влияние на службу их интересам. [100]
Кто, например, не знает, что сыны Иуды, даже не ведущие никакой торговли, приходят, однако, в «священное» негодование перед любыми таможенными пошлинами, как учреждением омерзительным для иудейского космополитизма и преследуемым со стороны кагала вечной ненавистью?!..
Что касается гражданской ответственности иудейских банкиров, то их иммунитет обеспечен здесь в той же мере, как и в области суда уголовного. Действительно, отдавать назад вещь отвратительная для еврея, и тот, кто его принуждает к этому, – последнее из чудовищ! Вот почему он грызется с осатанелым упорством. Тогда разражаются целые потоки брани, ураганы оскорблений, язвы клеветы, идут открытые подстрекательства на самые крайние меры и на государственные злодеяния. [101] Подобно вулкану в период извержения еврейская пресса изрыгает огонь и серу, отплевывает грязь, камни и пепел. Иной раз невольно вообразишь себя на шабаше ехидн, одержимых всеми ужасами демонического помешательства…