Таким образом, еврей – существо упрощенное и вместе с тем наделенное особой, quasi-элементарной структурой, не имеет нужды в научном образовании. Совсем иначе обстоит дело прогресса у арийцев. Для них образование есть именно та проблема, которая подлежит разрешению прежде всего; здесь требуется, чтобы каждый человек в себе самом носил могучие устои арийской цивилизации, чтобы его разум и дух навсегда восприяли печать размышлений необъятного величия и несовратимой чистоты. Задача отнюдь не в том, чтобы повернуть его назад, внедряя в него поклонение деньгам и приемы обмана. Должно и необходимо во всем его существе раскрывать стремление к благородному и самоотверженному, небесному идеалу.
XVI. В политике жалкое подражание еврейству, быть может, еще более чревато гибельными последствиями. Еврейское общество, строго говоря, не имеет политики. Располагая инстинктами, которых ему не надо обдумывать или приводить в теорию, уверенное, что ему никогда не предстоит уклоняться от них, оно совершенно неспособно усвоить политические концепции арийцев. Общество кочевников, запечатленное паразитизмом и эксплуатацией ближнего, как могло бы оно понять арийскую нацию и жить ее историей? Вот почему иудейская политика обусловливается заимствованиями, искусственным возбуждением, припадками, меняющимися изо дня в день; она суетна и криклива, легкомысленна и лицемерна; она «потеет» нервозом, пустозвонством, сплетнями и оскорблениями.
Подвергаясь влиянию такой политики, арийское общество заражается тлетворными началами. Уже вскоре его разум омрачается, оно не узнает самого себя, теряет представление о законах собственного бытия; его движения становятся беспорядочными, самые коренные идеи власти и управления извращаются; слепые увлечения и внезапные порывы занимают место спокойной предусмотрительности; политическая арена становится шумным и судорожным балаганом, где неведомые маски сталкиваются при щелканий звонких слов и хлестких фраз… Государственные люди исчезают, и это в порядке вещей. Возможно ли какое-либо соотношение между гением арийского государственного человека и необузданного еврейского журналиста? Где заправляет этот последний, там первый не может существовать.
Не имея обыкновения останавливаться на половине дороги, природа устранила из еврейского понимания все, что могло бы замедлить его своеобразное развитие. Двигаясь быстрыми толчками и внезапными импульсами, всегда имея предметом лишь непосредственные факты и познавая их так, как бы у них не было ни вчерашнего, ни завтрашнего, даже питая отвращение ко всякому серьезному и глубокому разумению вещей, еврейский ум оказывается в прямом противоречии с дарованиями политическими.
В политике уже нет речи о том, чтобы одурачить покупателя или распространить панику. Увертки и скачки торгашеского лукавства, которое ничего не видит, кроме сегодняшнего успеха и пренебрегает законами нравственности, непременно довели бы правительство до погибели. И, наоборот, в делах торговых, а особенно в тех, где преуспевает еврей, эти же качества суть его вернейшие, испытанные, незаменимые средства.
Стало быть, интеллектуальные силы политики и специальные способности, посредством которых «наживаются» огромные богатства сынами Израиля, стоят на противоположных концах диаметра; между ними такая же разница, как между величественным зданием, предназначенным служить века, и назойливо сверкающим мишурой цирком акробатов.
Да и, вообще говоря, довольно простого здравого смысла, чтобы из самых речей еврея убедиться, что политика совсем не его дело. Пропитанное торгашеством, иудейское красноречие отличается всеми сродными ему запахами. В минуты самого пылкого увлечения еврей все-таки способен дать лишь газетную статью; его восторги пышут жаром распродажи, выгодно раздутой во всю, а от его энтузиазма несет наемными аплодисментами театральных клакеров; взрывы его гнева, равно как и его нередко грубые или же забавно напыщенные обиды клокочут бешенством рыночного соперничества; его бесстыдное чванство и умоисступление в спорах отдают ярмарочной площадью или же задворками биржи.
Забавная вещь! Вопреки своим узкоторгашеским инстинктам, еврей охотно допускает в себе необыкновенные таланты для политической карьеры. Кто ищет его милостей, тот хорошо сделает, внимая его высоко парящим рассуждениям о мировых событиях дня, и, наоборот, чтобы ему не понравиться, достаточно уклониться от политической беседы с ним…
Не только дух толкучки кладет свою печать на всю еврейскую политику, но гешефты всякого рода неизменно присутствуют и размножаются за ее кулисами или, лучше сказать, этот биржевой дух никогда не бывает более длительным, чем в тот момент, когда, расширяя поле своих операций, политика позволяет ему проникнуть в самое сердце государственной жизни. Тогда владыка тайн правительственных и уже ни мало не опасаясь боязливой юстиции, он может спекулировать с полной свободой. Обетованная земля в его руках, остается собирать жатву.
XVII. Вопреки, однако, всему изложенному, бывают в истории странные, болезненные периоды, когда по закону контрастов арийцы даже в Европе, а в настоящий момент именно в России, подвергаясь затемнению разума, как бы начинают верить в возможность перерождения еврейства… Следующая стадия этой мании отражается в приписывании иудаизму даже таких достоинств, которые противоречат самой природе. Наконец, в своей кульминации это патологическое явление идет уже в сопровождении симптомов изумления перед дарованиями сынов Иуды и завершается чуть не обожествлением их гениальности…
Нетрудно представить, какие arrogantia Judaeorum извлекает отсюда барыши и как она понимает свободу. Возьмем, к примеру, хотя бы один, но зато свежий и даже опереточный факт.
Происходящие теперь выборы в Парижский городской совет обнаружили, что в самом центре Парижа, в квартале Сен-Жерве, образовалось настоящее жидовское гетто. Около сорока тысяч сынов Иуды, приобретших французское гражданство, живут там совершенно обособленной жизнью, не зная ни законов, ни языка приютившей их страны, и, тем не менее, пользуясь теми же избирательными правами, как и сами коренные французы. Вышло это обстоятельство на свет случайно. Один из кандидатов в муниципальные советники, жид и социалист Майер, расклеил по кварталу свои афиши, отпечатанные на жидовском языке, так как иначе никто из избирателей этого квартала не мог бы их прочесть. Все французские газеты страшно возмущаются таким небывалым еще цинизмом, чтобы так открыто примазывались чужеземцы к управлению страной.
Но если жидовский язык признается чуть ли не равноправным с государственным, то нечего удивляться тем преследованиям, каким подвергаются христиане. Действительно, не раз приводимы были примеры слепой и бешеной ненависти жидомасонского правительства ко всему, что носит хотя бы тень монашеского или духовного облика. А на днях парижский суд дал еще новый характерный образчик.
По закону была распущена община монахинь-сестер милосердия. Четверо из них поселились вместе, и когда две сестры заболели, другие две ухаживали за ними. Этого было достаточно, чтобы их привлекли к ответу «за восстановление распущенной общины» и всех четырех приговорили к наказанию.
Но, относясь так к монахиням по должности, сами же главные гонители иначе смотрят на их деятельность, когда дело касается их лично, как частных людей. Например, еще недавно, сообщает «Eclair», бывшему председателю совета министров Клемансо предстояло произвести сложную и опасную операцию в прямой кишке. Он потребовал, чтобы его отвезли в больницу на улице Бизэ. Когда ему заметили окружающие, что там весь персонал сиделок и фельдшериц – монахини, не шокирует ли его это, Клемансо отвечал: «Наплевать! (Je men fiche!). По крайней мере, хорошо досмотрят!..».