В гармонии с помянутым идеалом как в отрицательном, так и в положительном смысле творили своих образцовых евреев достопамятнейшие авторы. У Шекспира торгует деньгами Шейлок. Прославленный Лессингом (который, кстати заметить, был у евреев в долгу, как в шелку) Натан Мудрый является банкиром, да еще не отказывавшим в займах врагам крестоносцев. Главный герой романов Вениамина д'Израэли и хранитель неразгаданной «азиатской тайны» (Asian mistery) Сидония равным образом подвизался на бирже…
Среди таких условий еврею чрезвычайно затруднительно, чтобы не сказать: «Невозможно отречься от любви к такому божеству, которое не только разрешает, а и прямо приказывает обкрадывать, опутывать, снимать с иноплеменника последнюю сорочку и, наконец, истреблять гоев; в апофеозе же обещает верховенство над всеми другими народами». Против стольких преимуществ и такого «самоопределения» не устоит, как полагают сыны Иуды, ни одна религия и любая цивилизация.
Без земли или постоянного пребывания, не имея никакой внешней защиты, евреи способом, беспримерным в истории и среди враждебных иноплеменников успели, тем не менее, образовать через Талмуд собственное государство, свою религию, администрацию, уголовное и гражданское право и судопроизводство, одним словом, status in statu в полном смысле слова. Слабый и, по-видимому, беспомощный иудейский народ оказался в действительности столь сильным и так хорошо оборудованным своими преданиями и религиозными учреждениями, что роковые испытания и целые века преследований не могли ни уничтожить его, ни умалить его жажды господства.
Преследуемый, раздавленный в одном месте, Израиль раскрывал свою живучесть в новом, другом – опять с собственным Богом, национальными упованиями и неискоренимой враждебностью ко всем иным национальностям. Такая верность себе и столь крайнее упорство стремлений послужили, в конечном результате, могучим двигателем финансовых операций, но явились и основной причиной политических крушений еврейства. Собрание коварных изветов и злобных верований, колоссальных нелепостей и невыразимых гнусностей произвело еврея-Талмудиста, который, будучи лишен отечества и самой способности к общежитию, оказываясь повсюду чуждым и не имея других забот, кроме интереса личного либо остальных израильтян, повсюду являлся бичом страны, куда бы ни заносила его судьба.
Слепо преданный, если не религии, то своей расе, верный себе как против идолов, так и против Евангелия, вопреки мраку и наперекор свету, презирая окружающую ненависть и не научаясь из предостережений судьбы, забывая о невзгодах и не умея переносить счастья, еврей – образованный и еврей – невежда, еврей – фанатик и еврей – ренегат, еврей – ортодоксальный и еврей – атеист, еврей – цадик и еврей, отрицающий Моисея, остается все тем же евреем и только евреем.
Мудрено ли, что Талмуд столь же симпатизирует гою, как кошка любит мышь, или как пантера – газель.
Не только в самой Иудее, а и вне ее, в Риме, в Азии, в Греции, в Египте, в Македонии, в Понте, в Галате, в Каппадокии, иначе говоря, всегда и повсюду христианские церкви, с каким бы благочестием ни относились они к поучениям и легендам иудаизма, неизменно встречали в синагоге жестокого врага, который ради удовлетворения своей мстительности не брезговал ничем и ни перед чем не останавливался. Чтобы задушить христианство в самой колыбели, синагога одинаково взывала к Моисею и Юпитеру, к своему синедриону и к языческим жрецам, к старейшинам Израиля и римским проконсулам, к застарелому памятозлобию мозаизма и к страстям идолопоклонства, к самомнению аристократии и к подозрительности тиранов, к суду и к кинжалу, к Цезарю и к бунту.
Только две вещи умеет еврей делать хорошо – плодиться и наживать деньги, заметил еще Апполоний Моло, учитель Цицерона на острове Родос, а через две почти тысячи лет – подтвердил Вольтер. С другой стороны, лишь две вещи неукоснительны для еврея: раввинизм (или, что одно и то же, – фарисейство, Талмудизм) и ростовщичество. Никогда он не посягает на них, да и другим трогать не велит. Это до такой степени безусловно, что если какая-нибудь, например, русская газета никогда не упоминает о раввинах либо о ростовщиках, то можно быть уверенным положительно, что в ее редакции кишат иудеи…
Необузданное сумасшествие наживы, которым одержимы сыны «избранного народа», это настоящий шабаш ведьм вокруг золотого тельца… Маммона стал у них богом, биржа – храмом, а курсовые бюллетени – единственной книгой, которая не менее для них священна, чем и сам Талмуд.
Le rabbin Israel sort de la Synagoge;
II ne regarde rien…, terrible sa course
II gagne avec furreur la place de la Bourse!.. [38]
Действительно, биржа есть центр тяготения еврейства. Отсюда все исходит и сюда возвращается. Тем не менее, сфера деятельности иудейской не исчерпывается биржей. Замыслы Талмуда безграничны. Принимая во внимание, что для еврея нет ничего отвратительнее, как отдавать назад, задачи иудаизма простираются не на одно экономическое, а на умственное и нравственное обездоливание гоев, т. е. на лишение их всяких путей и средств защиты. «Le juif a ete signale, – поясняет Генрих Фавр, – mais non decouvert!..» Полное же разоблачение «избранного народа» затрудняется в особенности тем, что как «lа societe des jesuites est une epee dont la poignee est a Rome et la pointe partout», так и у сыновей Израиля, но в неизмеримо большей степени, неведомый и неуловимый центр влияет по всем направлениям…
Cherchez le juif! – вырывается невольно, как только общественное внимание бывает возмущено какой-либо, еще неслыханной плутней. Cherchez le juif! – решает судебный следователь, когда запутанное и безнравственное преступление, наглое и предательское злодеяние является особенно загадочным. Cherchez le juif! – говорит землевладелец, не постигая колебаний цены на хлеб или сокровенной причины своего разорения. Cherchez le juif! – догадывается финансист, задумываясь над крушением христианского банка или внезапным падением курсов, переворачивающим рынок вверх дном. Cherchez le juif! – приказывает главнокомандующий, замечая, что его планы перестают быть тайной для неприятеля. Cherchez le juif! – восклицает государственный деятель, когда национальные мероприятия отравляются сатанинской ложью в якобы либеральной и будто бы не еврейской печати, а с другой стороны, извращаются какой-то ядовитой, подпольной силой. Cherchez le juif! – твердит себе дипломат, убеждаясь, что его шахматные ходы кем-то спутываются и направляются ему же во вред. Cherchez le juif! – в праве, наконец, воскликнуть мыслитель, когда вечные законы разума и сама идея справедливости осмеиваются и замирают в том биржевом хаосе, который на наших глазах охватывает жизненные силы и важнейшие центры социальных организмов…
Пусть же нам не лгут, будто образование и общение с другими народностями не могут не изменять Талмудизма. Как нет медленных зайцев, так не бывает простоватых евреев. Как нельзя стать евреем, так и перестать быть им нельзя. Если для Талмудиста еще мыслима невозможность физическая, то нравственно-невозможного не существует. «Le judaisme s'est le sprit du mensonge!..» Фальсификация идеалов через подлог свободы и спекулирование обманами суть господствующие явления нашего времени, этой некогда невиданной раньше сцены «триумфального» шествия Израиля. За исключением собственного величия, еврей ничего не считает истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому он готов что угодно осмеивать и над всем издеваться. Апофеозом же этой кагальной потехи является обращение того, чему веруют другие, не только в отраву для окружающего, но и «художественный» для еврея подвиг.