Разведчик пошел вперед — сначала на ощупь, но потом глаза привыкли к темноте, слегка подсвеченной мхом-светляком. Понятно, что света от него чуть, но мха наросло много, потому даже хищные корни удалось рассмотреть и вовремя обойти. Как раз то, самое место, где он спас белую крысособаку, вон и нора невдалеке виднеется черным пятном на стене тоннеля.
«Где ты сейчас, Белая Сестра, выжила ли? — пришла мысль. — И где твои младшие братья-биотехи, сбежавшие из Зоны?..»
Тоннель он прошел быстро — путь как-никак известный. Поднялся наверх по стальным скобам, вылез, задвинул люк, повернув опору скамейки. Похоже, со времени его отсутствия так никто и не забрел в этот глухой сектор Тайницкого сада. И хорошо, а то кто знает, как тот люк изнутри открывается…
Он вышел из чащи лысых деревьев и направился к Соборной площади, откуда слышалось людское многоголосье. Обогнув колокольню Ивана Великого, Данила увидел такую картину.
Место сожжения павших уже было расчищено, пепел убран и, наверное, как всегда захоронен под Кремлевской стеной — вот уже два столетия закономерная посмертная судьба героев. Черное пятно на том месте, где бушевал огонь, уже успели присыпать песком. Пройдет недолгое время — и ничто не будет напоминать людям о скорбном дне. До следующего погребального костра…
Недалеко от этого места собралась толпа, и сильный голос разносился над головами собравшихся:
— Всем известно, что и шаманы, и биороботы помогают нашим врагам, а кио — просто детская сказка. Так что же получается? Вчера в Спасские ворота, обманув охрану, проникли трое. Шаман, биоробот и предатель, этой ночью снова сбежавший к своим друзьям-нео. Друзья предателя на вопросы отвечать не желают, так как знают, что любая их ложь будет работать против них. Так вот, я теперь и спрашиваю вас, люди Кремля, что нам делать с лазутчиками, обманом проникшими в нашу крепость?
Толпа загудела, словно растревоженный улей. Мужики чесали в затылках, бабы перешептывались…
— Да чего тут долго думать-то? — взвился над толпой хриплый вопль. — Пуля в лоб — и весь суд. Или лучше хворосту под ноги и огня, патронов-то у нас лишних нету. Народу и так вон сколько полегло, не хватало еще ждать, когда шам с био нам в спину ударят.
На плечо кричавшего опустилась тяжелая ладонь.
— Они не ударят, Таргат, — раздался над ухом дружинника спокойный голос. — И не их нужно бояться.
Толпа колыхнулась — голос был хоть и негромким, но услышали все — и медленно расступилась. Теперь в живом людском кольце остались Ратмир, облаченный в золоченый доспех воеводы, привязанные к вкопанным в землю столбам Фыф с Настей, Таргат, слегка присевший от неожиданности… и Данила.
— Патронов, говоришь, лишних нету? — продолжал задумчиво разведчик. — А кто привез вам те патроны, Таргат? Уж не лазутчики ли?
— А вот и предатель пожаловал, — криво усмехнулся Ратмир. — Взять его!
Ряд закованных в сталь дружинников, стоявших позади связанных пленников, качнулся в сторону Данилы.
— Предатель? — возвысил голос разведчик. — Хорошо. Если я предатель, то с радостью приму смерть вместе со своими товарищами. Но прежде ответь на один вопрос, воевода, сколько вот таких старинных сувениров сейчас зашито в твоем поясе?
Золотая капля, сверкнув в воздухе, упала у ног Ратмира.
Данила сильно рисковал — предатель мог закопать золото где угодно. Но разведчик сделал ставку на жадность новоиспеченного воеводы. К тому же клад закопать — это не воина со стены столкнуть. Это времени требует. А Кремль тесен — обязательно кто-то что-то услышит или увидит, и тогда прощай большие планы на будущее, а то и голова в придачу.
И, увидев, как посерело лицо Ратмира, увидевшего монетку, которую Данила подобрал возле трупа Крагга, понял, что не ошибся…
— Взять его!!! — взревел воевода.
— Погодите-ка, дети мои.
Отец Филарет, раздвинув посохом толпу, жестом остановил воинов, не посмевших ослушаться Хранителя Веры, и, подойдя к воеводе, поднял с земли монету. Осмотрел ее внимательно, попробовал на зуб и, повернувшись к разведчику, спросил:
— Где ж ты взял такую редкость, воин?
— Крагг, предводитель нео, похвалялся, что купил на них нового воеводу с потрохами, — ответил Данила.
— Ты говорил с Краггом? — удивленно поднял брови отец Филарет.
— Что я говорил! — выкрикнул Ратмир. — В костер предателя!
— Да, говорил, — кивнул Данила.
— А… где он сейчас? — продолжал отец Филарет, никак не реагируя на вопль воеводы.
— Мертв, — коротко ответил разведчик.
— Так-так, — произнес отец Филарет, погладив седую бороду. — Говоришь, предводитель нео умер. Что ж, правда это или нет, мы узнаем в скором времени. А что скажешь ты, воевода, насчет слов Данилы? Может, дашь осмотреть свой пояс?
— Он врет, — отрезал Ратмир. — И я очень удивлен, отец Филарет, что ты слушаешь слова предателя.
— Народ пока не назвал его предателем, — твердо сказал Хранитель Веры. — И ты пока тоже не представил веских доказательств его измены.
— Он трижды был за стеной один и сам признал, что якшался с нео! — вскричал воевода.
— Ты был там единожды, — отрезал отец Филарет. — И Данила утверждает, что предатель ты. Что получается, люди?
Хранитель Веры повернулся к толпе.
— Два воина обвиняют друг друга в предательстве, и ни тот, ни другой не могут предоставить доказательств своей невиновности. Как следует поступить в таком случае?
Толпа забурлила, словно в воду над жилищем болотника бросили камень.
— Божий суд! — наконец выкрикнул кто-то.
— Божий суд!! — подхватили справа и слева. И вот уже вся толпа взревела, подобно урагану, срывающему черепицу с крыш.
— Божий суд!!!
— Решено! — поднял руку отец Филарет — и многоголосый рев смолк, словно и не было его, лишь эхо еще погуляло немного под сводами храмов, повторяя в звенящей тишине: «Божий суд… Божий суд…»
Людское кольцо раздалось в стороны. При этом народ старался не наступить на место недавнего костра.
Девять дней пройдет, песок перемешается с землей и оставшимся пеплом, и кострище вновь станет частью площади. Пока же нельзя, нехорошо… Эх, было б хоть немного больше места в Кремле, чтоб не бороться за каждый метр полезной площади! Но что есть — то есть, и за то спасибо судьбе, потому никому и в голову не приходило нарушить правила, сложившиеся за двести последних лет…
Ратмир криво усмехнулся, доставая из ножен свой кукри. Странно, что кто-то когда-то называл это оружие ножом. Кому довелось держать его в руке, говорили одно и то же — меч… и одновременно топор, судя по ощущениям в ладони. В отличие от сабли, клинок кукри был изогнут внутрь, словно его создатель преследовал единственную цель — одним ударом сносить головы врагов. Если же враг окажется быстр и сумеет, отклонившись, уберечь шею от смертоносного лезвия, то противоходом отсечь ему любую конечность, а после, вертанув кистью, выпустить кишки клинком широким, словно небольшая лопата.