Укрепление из повозок было уже наполовину разобрано. Все, что от меня требовалось, это направить скакуна в просвет между ними и хорошенько его пришпорить; шпор у меня, естественно, не было, но хорошей лошади вроде Чирка хватило и пяток. Что я и сделал, развернув его сначала в северном направлении.
И Чирок, служивший доселе верой и правдой своему хозяину, меня не подвел. Он рванул с места так, что выброшенные у него из-под копыт комья грязи осыпали и полковника, и стерегущих ван Бьера наемников, и его самого. Тут же отовсюду грянули удивленные и разгневанные крики. Криков было много, но отчетливей всего я расслышал один голос. Тот, который принадлежал кригарийцу.
– Скачи, парень! – кричал мне вслед Баррелий через надетую ему на голову клетку. – Скачи, Шон! Скачи во весь опор! Не останавливайся! И не вздумай возвращаться, Гном тебя побери! Спасайся сам – мне ты уже ничем не поможешь!..
Ван Бьер кричал что-то еще. Но Чирок понес меня прочь словно ветер, так что скоро все голоса утихли за деревьями. И тьма раскрыла передо мной свои объятья, но она казалась мне куда дружелюбнее, чем то разворошенное осиное гнездо, в которое превратился отряд моих бывших соратников…
Хотелось бы мне поведать о том, какой головокружительной была эта скачка. О том, как талетарский скакун нес меня сквозь мрак навстречу неизвестности. О том, как я, вцепившись ему в гриву, с ужасом оглядывался на проблески факелов, что были в руках погнавшихся за мной наемников. О том, как Чирок спас меня от них, и мы встретили рассвет вдали от Скорбящего леса, продолжая двигаться на север, к вейсарской границе…
Хотелось бы мне в красках поведать об этом моем ночном приключении, да не выйдет. Потому что ничего подобного не случилось. Ну разве что кроме погони – она и впрямь имела место. Вот только заметив позади отблески факелов, я не успел даже испугаться, как через миг вылетел из седла. И, шмякнувшись на обочину, закувыркался под откос. А Чирок, не заметив потерю столь легкого седока, поскакал дальше по дороге.
Мне опять повезло. Я упал на мягкий склон, а не врезался со всего маху в дерево и не напоролся на корягу. Правда, совсем без дерева тоже не обошлось. Но к тому моменту я уже достиг конца склона и кувыркался не так быстро. Поэтому, впечатавшись спиной в ствол, ничего себе не сломал. Лишь заработал синяки да ушибы, но они, конечно, были не в счет.
Впрочем, этого хватило, чтобы я потерял сознание. И надолго – аж до рассвета.
Хотя последнее являлось, скорее, благом, ведь иначе меня ожидала бы кошмарная ночь. Я лежал бы в кромешной тьме, обмирая от страха при каждом шорохе. И ждал бы, когда в меня вцепится подкравшийся кридж. Или когда наемники отыщут меня на обратном пути – вряд ли Чирок ускакал далеко без седока, и они наверняка вскоре его догнали.
Но я провел ночь в блаженном забытье, а когда очнулся, уже рассветало. И хоть уродливые деревья-скелеты по-прежнему нагоняли на меня жуть, и угроза нарваться на криджей не миновала, я обрадовался предрассветным туманным сумеркам. Так или иначе, они были лучше мрака и давали мне больше возможностей удрать от опасности.
Иных поводов для радости, однако, не было. Вскоре боль от ушибов и воспоминания о минувшей ночи дали о себе знать, и мною овладело уныние.
У меня осталось оружие, но это было паршивым утешением. Прежде чем украсть Чирка, я сунул палаш в заплечные ножны, где он по сию пору и находился. Кроме того, если бы не он, я ушиб бы спину гораздо сильнее. А палаш принял на себя силу удара, за что ему следовало сказать спасибо.
А Баррелию спасибо за то, что все клинки в его арсенале были прочными и не ломались при ударах о деревья.
Ван Бьер!
Вспомнив о нем, я еще пуще пригорюнился. Кригариец угодил в беду, а я ничем не мог ему помочь. Даже если я побегу за идущим к морю отрядом, дальше-то что? Баррелия будут стеречь не хуже, чем повозку с золотом. Даже если мне повезет подобраться к нему незаметно, я не открою замки на его оковах. Эх, да что там говорить! У ван Бьера было гораздо больше шансов сбежать самому, чем дождаться подмоги от меня.
И если бы он был единственной моей неприятностью! Куда больше меня волновало отсутствие еды и воды. Последней – в особенности. Не успев вчера после битвы утолить жажду, я очнулся со зверской сухостью в горле, но промочить его было нечем. Я с тоской смотрел на лужи, что виднелись там и сям, но памятуя о том, что вся вода в лесу ядовита, боялся к ним приближаться. По этой причине голод терзал меня значительно меньше. Попробуй-ка протолкни что-то в глотку, куда уже словно бы затолкали сухую, заскорузлую мешковину! Но как бы то ни было, мой желудок не устраивало такое положение дел. И он требовательно заворчал, едва я пришел в себя и продрал глаза.
Блуждать по незнакомому и вдобавок опасному лесу у меня отсутствовало желание. Поэтому я решил выбираться обратно на дорогу, как бы ни боялся наемников. Благо, она была рядом – я лежал у подножия склона, с которого скатился ночью, а дорога находилась у него наверху.
Лезть в гору в моем разбитом состоянии было тягостно, но я, кряхтя и пыхтя, справился с этой задачей. А затем, пока переводил дыхание, попутно изучил свежие дорожные следы.
Отпечатки колес наших повозок были почти затоптаны лошадиными копытами – похоже, ночью за мной гналось не меньше десяти всадников. Проскакав в одном направлении, они затем вернулись в отряд, надо полагать, изловив полковничьего скакуна. Наверняка на обратном пути они внимательно глядели по сторонам, разыскивая меня. Но поскольку я не оставил следов на дороге, а, вылетев из седла, приземлился уже на склоне, наемники не обнаружили в темноте это место при свете факелов.
Поедут ли они искать меня на рассвете? Вряд ли – разве я представляю для них угрозу? Шемницу и Бурдюку уже не до меня. Сейчас их больше всего волнует, как скорее и безопаснее доставить караван с золотом в Феную и там обосноваться. А про меня можно с чистой совестью забыть. Даже если я чудом выберусь из Скорбящего леса и меня поймают южане, а затем я выболтаю им все, что знаю, с чего бы вдруг им мне верить?
Но если они мне и поверят, это случится не сразу. К тому времени предатели и наемники поделят добычу и разбегутся из Фенуи во все концы света. Или схоронятся в ней до тех пор, пока их не прекратят искать – с такими деньжищами они могут позволить себе все, что угодно.
О, Громовержец, как же хочется пить! Хоть бы снег или дождь зарядили, что ли – они-то точно не будут ядовитыми. Вопрос в том, как скоро это произойдет. Закон подлости: зимой на юге хляби небесные разверзались чаще, чем в любое другое время года, но когда мне это стало позарез необходимо, сверху не падало ни дождинки, ни снежинки.
Я посмотрел в ту сторону, откуда принес меня резвый Чирок. И меня осенило, где раздобыть воду! Там, где мы обнаружили золото и где воевали с криджами! Перед погрузкой добычи наемники выбросили из повозок все лишнее. В том числе запасные бочонки с водой, наполненные перед походом в Скорбящий лес.