Я вздохнул с облегчением, когда дорога наконец-то вывела нас из Скорбящего леса. На что мне опостылели туманные горы, но даже они радовали меня больше, чем угрюмая долина с ядовитыми сухими деревьями. Разве что на узкой петляющей дороге нам стало труднее прятаться, так как теперь по одну сторону от нас высились горные кручи, а по другую разверзалась пропасть. Однако со мной была Ойла, а с ней – ее хваленое охотничье чутье. Оно вовремя подсказывало ей, когда надо остановиться, чтобы пойти и разведать впередилежащий путь. Причем остановиться так, чтобы нас не засекли наемники. Они тоже делали привалы и обозревали местность с придорожных возвышенностей.
По нескольку раз в день Ринар оставляла меня с Мерзавкой – так она называла свою лошадь, – в леске или за скалами. А пока она бегала в дозор, я в это время ощипывал куропатку или свежевал зайца. Тех, которых ей удавалось подстрелить по дороге. И которых мы готовили на ужин, а их остатками питались весь следующий день.
Мы не только шли за караваном, но и продолжали жить по его походному распорядку. А также по его законам: Ойла по-прежнему занималась мужской работой, а я женской.
Последнее не казалось мне сегодня несправедливым. И было совершенно не в тягость. Потому что я больше не кормил целую прорву головорезов, что вместо благодарности награждали меня насмешками да подзатыльниками. А также потому что у Ринар отпала надобность корчить передо мной крутую наемницу, и ее наигранное высокомерие осталось в прошлом.
Не все высокомерие, конечно же. Ойла все также заставляла меня трижды подумать, прежде чем заговорить с нею о чем-либо, ведь ей не разонравилось отпускать в мою сторону шпильки. Но в подобном тоне она общалась со мной и в «Вентуме», и за это я на нее уже не обижался. Ван Бьер как друг тоже был далеко не подарок. Зато однажды он дал мне дельный совет: даже если друг любит подтрунивать над тобой, это вовсе не значит, что он тебя не уважает. И наоборот – с опаской надо относиться к друзьям, которые слишком часто клянутся тебе в верности до гробовой доски.
Последние мне еще ни разу не встречались, но я зарубил на носу эти слова кригарийца. И старался убедить себя, что за язвительностью Ринар и впрямь кроется не презрение, а уважение ко мне. Просто избыток гордости мешает ей в этом признаться.
Самоутешение, честно говоря, было так себе, но меня оно устраивало.
– Сегодня ночью я проползу в лагерь наемников, – заявила Ойла под вечер четвертого дня нашей погони. И третьего дня, что мы с нею шли по горной дороге. – Если повезет, попробую его освободить. Если не повезет, попытаюсь хотя бы поговорить с ним и передать ему нож.
– Если тебе не повезет, наемники поймают тебя и изрубят на куски, – уточнил я. – Или на мелкие куски, если им захочется тебя помучить.
– А ты придумал более удачный план? – спросила она, презрительно скривив губы.
– Нет, – ответил я. – Но раз ты собираешься на встречу с Баррелием, значит, я иду с тобой. Чтобы освободить его, не помешает вторая пара рук. И где ты ее возьмешь? Попросишь часового тебе подсобить?
– Вот еще! Ишь чего захотел! – фыркнула Ринар. – И не мечтай! С тобой меня точно поймают еще на подходе к наемничьему лагерю. Да я с колокольчиком на шее буду тише ползти, чем с таким неуклюжим помощником, как ты! К тому же у тебя вечером есть работа. Надо будет помыть тарелки, надергать Мерзавке травы, вычесать у нее из гривы репьи… И что там с моим одеялом? Ты уже всех вшей из него выловил?
– Да пропади оно пропадом, твое одеяло вместе со вшами и репьями! – вскипел я. – Не желаешь меня брать – не бери! Только я все равно отправлюсь следом за тобой! И поползу к наемникам в лагерь, неважно, нравится тебе это или нет. Мы еще посмотрим, кто из нас раньше доберется до кригарийца.
За минувшие дни я не впервые огрызался на Ойлу – пользовался тем, что сегодня она не пряталась за спинами гогочущих приятелей. Но в прошлые разы я выказывал гонор по пустякам, и это ее больше смешило, чем злило. Сейчас же, когда мы с нею обсуждали столь важный вопрос, моя строптивость не вызвала у нее улыбку.
– Не поняла? – нахмурилась Ринар. И, натянув поводья, развернула Мерзавку, верхом на которой ехала впереди меня. – То есть предлагаешь мне тебя связать и заткнуть тебе рот кляпом, так, что ли?
– Связать? Ну-ну, попробуй! Авось и впрямь получится! – отозвался я. После чего поставил тележку Баррелия на стойки, отпустил оглобли и сжал кулаки.
Момент, когда Ойла заставит мое терпение лопнуть, должен был рано или поздно наступить. Так почему бы этому не случиться сейчас! Чем сегодняшний день хуже завтрашнего или послезавтрашнего?
– Ха! – Она уперла руки в боки. – Вот как, значит, ты заговорил! Осмелел, да? Решил, что раз убил криджа, то и со мной справишься? Забыл, что если бы не лошадь, ты бы эту тварь никогда не одолел! Или ты надеешься, что лошадь опять тебе поможет? Что ж, ладно, иди попроси Мерзавку, пусть она за тебя заступится! Только хорошо попроси! Потому что если она откажется, я намну тебе бока вон той палкой. Да так, как тебя не лупили даже в пажеской школе, где ты, говоришь, когда-то учился.
И она указала на валяющийся у дороги кривой сук длиной в два локтя, что отломился от ближайшего дерева.
– Руки коротки, – ответил я. Мне тоже хотелось наговорить ей немало всяких гадостей, но я сдержался. И вовсе не из вежливости. Просто опять вспомнился Баррелий, который не разменивался перед боем на брань и проклятия.
Я не хотел драться с Ринар, но чувствовал, что на сей раз нашла коса на камень. И что уступив ей в этом споре, я обреку себя на еще больший позор. От которого мне будет гораздо труднее отмыться.
– Вот придурок! – Ойла презрительно сплюнула и, не сказав больше ни слова, спешилась. А затем подобрала палку, отломала от нее мелкие ветки – дабы та лишилась колючек, – и, залихватски покрутив ее в руке, направилась ко мне.
Насупившись, я ждал, когда она приблизится. Конечно же, она не блефовала. И намеревалась отдубасить меня – без злобы, исключительно в назидательных целях. Затем чтобы впредь мне было неповадно ей перечить.
Удастся ли Ринар это? Вполне вероятно. Правда, я еще не видел, чтобы она с кем-то дралась. Но поскольку отец научил ее метко стрелять, то и постоять за себя тоже, небось, научил. По крайней мере, в драке со сверстниками.
Все, что Ойла думала обо мне, было написано у нее на лице. Наемники так часто шпыняли меня у нее на глазах, а я лишь молча проглатывал обиды, что она волей-неволей стала видеть во мне безобидного мальчика для битья. Который хоть сегодня и взбрыкивал, но лишь из-за того, что давно не получал подзатыльник. Вот Ринар и собиралась это исправить, раз уж угрозы на меня не подействовали.
Ну что ж, удачи тебе, крошка! Потому что сейчас она понадобится тебе больше, чем мне.
Это в стрельбе из лука мне было с Ойлой не тягаться. Возможно, что в драке на кулаках тоже – я провел детство во дворце, где кулачный бой – развлечение черни, – был не в почете. Но нападать на меня с палкой после того, как ван Бьер с помощью такой же палки учил меня терпеть боль, оставив на мне уйму синяков и шишек, было смешно. Тем более девчонке.