Уже поднимаясь в лифте, он вдруг поймал себя на мысли, что сотрудники посольства наверняка ждали от него несколько иного обращения. Раньше он был приветлив и доброжелателен, а теперь… Теперь для князя не существовало никого, кроме Нины и Гордеева. Все остальные люди почему-то стали единой серой массой. Статистическими единицами в стратегических сводках. Строчками в графе «выжившие». Это было неправильно. Сергей понимал это без подсказок, но что-то внутри него словно переключилось. Какой-то другой, новый Преображенский упорно ломал отжившие внутренние стереотипы, и Сергей ничего не мог с этим поделать. Не коснулась внутренняя перестройка лишь любви к жене и почтительного отношения к Гордееву. Все остальные, вплоть до боевых товарищей, будто бы остановились на ступеньку ниже…
Лифт открылся, и князь шагнул в оранжерею. Теперь, вместо обычного остекления, она спряталась под специальным полупрозрачным пластиком, который частично пропускал ультрафиолет, но надежно отрезал все лишнее излучение. Жена, увидев Сергея, без всяких там реверансов бросилась ему на грудь.
– Доктор сказал, что у нас будет ребенок. – Нина плакала.
– Так чего ты плачешь?! – Сергей обнял ее и прижал к груди. – Это же здорово!
– Мне страшно, – прошептала она. – Сейчас такое тяжелое время. Эта ужасная война, катастрофы… Люди гибнут миллионами, рушатся целые миры. Рожать сейчас – это… это как-то неестественно.
– Наоборот. – Преображенский чуть отстранил ее и заглянул в глаза любимой. – Рождение детей сейчас дело государственной важности.
Он улыбнулся, но Нине было не до шуток. Она смахнула очередную слезинку.
– Войны не кончаются в один день, но дело движется к этому, а значит, скоро все снова войдет в колею, – утешал ее Сергей. – Будет трудно смириться с потерями и тяжело восстанавливать разрушенное, но разве нам привыкать?
– Люди огрубели, стали черствыми и замкнутыми, – тихо возразила княгиня. – Они не верят в светлое будущее. Чтобы поднять из пепла города и целые Колонии, придется сначала вселить в народ уверенность, что дело того стоит.
– Справимся. – Князь произнес это твердо, словно на мгновение забыл, что он не на заседании Генштаба, а у себя дома.
– Да, ты справишься. – Нина нежно погладила его по щеке. – Ты сильный… самый сильный.
Ее слова были Сергею приятны. Он понимал, что для жены является «самым всяким»: сильным, умным, мужественным и прочее, на то она и жена, но все равно принял ее комплимент с благодарной улыбкой. Это была лучшая поддержка для командующего Главной Ударной группировкой войск ОВК. Поддержка любящего и понимающего человека. И каким бы Сергей ни был сильным, она была ему необходима, как и любому «слабому» или «среднему»… Особенно когда и сам командующий, и его группировка уже просто валились с ног от усталости и нервного истощения.
В сложившихся условиях на их плечах, штыках и воле держалось буквально все. В системах, истерзанных войной и до сих пор не понятыми катаклизмами, царил первобытный хаос. «Смутные времена», – как выразился Горох. Преображенский был склонен называть это более мрачно: «постапокалипсис», хотя вовсе не был уверен, что светопреставление уже закончилось и за первым актом трагедии не последует второй, третий… Четвертого, пожалуй, не будет. Не останется зрителей.
Флот Преображенского ценой неимоверных усилий сумел создать в ОВК и Колониях хотя бы видимость мало-мальского порядка, но этого было отнюдь не достаточно. В пространстве державы по-прежнему шныряли рейдеры то одного, то другого противника, какие-то неопознанные корабли и мелкие группки подозрительных судов. Ударная группировка вела почти непрерывные бои со всеми этими варягами и в конце концов значительно их проредила, но соединившиеся пространства открыли невиданный оперативный простор, и выловить всех разбойников не представлялось возможным. Одни ускользали за Рубеж – границу теперь чисто теоретическую, поскольку, увеличив диаметр до нескольких астрономических единиц, золотистый тор бесследно исчез. Невидимый «переход», однако, продолжал расширяться, отрезая от «земного» пространства значительную, благо не заселенную, часть и заменяя ее пространством «чинидско-технократским». Другие скрывались в глубинах космоса по эту сторону условной границы, третьи отсиживались на планетах, пока мимо проходили правительственные корабли, и снова выходили на «большую дорогу» сразу за их спиной. Но «земные» пираты и бандиты были еще не самой большой бедой.
В пространстве землян все чаще происходили междоусобные схватки обитателей Зарубежья. Но и это было бы не такой уж проблемой, не проникай на нашу сторону, под прикрытием как бы не касающихся ОВК боевых действий, диверсионные группы чинидов (технократов тоже, но гораздо реже). Диверсанты, как и доморощенные пираты, обстреливали караваны судов, а еще бомбили только что восстановленные города, устраивали поджоги, подрывы, прочие гадости на любых значимых объектах Колоний и даже умудрялись пробираться в Солнечную. Было достоверно известно, что агенты чинидов каким-то образом проникли на одну из атомных электростанций Ганимеда и взорвали четыре из восьми энергоблоков. «Восстанавливать народное хозяйство на таком шатком фундаменте – дело для особо упрямых» – снова тезис Гороха. А таковых в Солнечной осталось крайне мало. Большинство «особо упрямых» давно уже ринулись осваивать Колонии, от которых после атаки «шальных звезд» осталось только семь планет. Еще двадцать пять шариков, если не считать двух взорвавшихся, тоже никуда не делись, но жить там отныне было нельзя. Соответственно мирам уменьшилась и плотность упрямого населения. А у тех, кто выжил, просто опустились руки.
Ответные рейды землян предпринимались неоднократно, но ничего стоящего из этого не вышло. Во-первых, планеты Тирании пребывали почти в таком же плачевном состоянии, и бомбить на них было практически нечего; во-вторых, сил у флота едва хватало на удержание под контролем ситуации вблизи собственных миров, и рассеивание было Преображенскому невыгодно.
Все это мало радовало, но самое худшее заключалось в том, что война пожирала ресурсы, восстанавливать запасы которых было попросту некому. Те, кто мог что-то делать, – воевали, а те, кто не воевал, ничего делать не умели или не хотели. Утешало, что с той же проблемой пришлось столкнуться и противнику. Обеспечивавшая энергией и Тиранию, и Технократию сплошная энергооблачность сохранилась только в самых далеких уголках ближайшей к Рубежу Галактики, и силовые танкеры тратили на один рейс почти неделю стандартного времени. А мигрирующие облака упрямо дрейфовали в пространство землян, и тут уж «беркуты», «ястребы», «соколы» и прочие хищные полицейские птицы вели себя как настоящие собаки на сене. Юркие диверсионные рейдеры чинидов – непостижимым образом пронырнувшие даже к Ганимеду – ни разу не прорвались к энергооблакам-эмигрантам.
Обо всем этом полчаса назад Преображенский и доложил Великому Князю…
…– Всё бы эти «бройлеры» так охраняли, – бурчал Гордеев, слушая доклад Сергея. – А то, понимаешь, облако отстоять для них дело чести, а Ганимед прохлопать – это пожалуйста… Ну, а мы что? Там с тобой ученые должны были летать. Они ничего не придумали? Как нам-то эти облака доить?