Другие сословия также имели свои формы представительства. У дворян был свой парламент (сейм), духовенство было представлено князьями Церкви, горожане – муниципалитетами, лишь крестьяне оставались бессловесными. Вопрос для короля стоял следующим образом – перефразируя известное высказывание Генри Киссинджера о Европе: «Если мне понадобится говорить с евреями, к кому мне обращаться?»
Очевидный ответ – к раввинам, единственным авторитетным фигурам в общинах. Ошибочно полагая, что они в некотором смысле соответствуют священнослужителям, чья иерархия осуществляла власть на принадлежавших Церкви землях, раввины – специалисты по толкованию религиозных законов были теперь возвышены, получив гражданскую власть над своими единоверцами в качестве Episcopi Judaeоrum, надзирателей над евреями. Поскольку еврейское сословие управлялось по собственным религиозным законам, казалось разумным поставить раввинов во главе их общин, подобно тому как в современном обществе выбирают адвокатов в качестве президентов или премьер-министров. Однако знатоки законов приемлемы в качестве политиков лишь там, где есть контроль и противовес их власти и где кодекс законов имеет демократическую легитимацию. Этого не было в средневековой Польше, как нет этого в современном исламском Иране.
Тотальная власть, полученная раввинами над повседневной жизнью их общин, без ограничений, которые признавались даже помещиками-христианами, вскоре стала вызывать возмущение. Они имели право исключать из общины, изгонять, сажать в тюрьму, приговаривать к телесным наказаниям и даже к казни. К тем, кто обращался с жалобами на правление раввинов к нееврейским властям, применялись страшные санкции. Даже в 1674 году еврейский совет моравского города Конице постановил:
Каждый еврей обязан разоблачать клеветников и тех, кто докучает князьям своей ложью, отсекая им руки и ноги.
Последнее было, надеюсь, метафорой. В Польше раввинам не было разрешено выносить смертные приговоры, хотя, согласно Моше Иссерлесу, Шломо Лурия санкционировал линчевание доносчиков, под которыми имелись в виду те, кто позволял себе привлекать к еврейским делам внимание гражданских властей [131] . По местным преданиям, в Позене (Познани) последняя казнь доносчика состоялась в конце XVIII века.
Король Казимир пытался назначить двух главных раввинов, одного для польской, другого для литовской части унии. Однако это оказалось неудачной идеей, потому что евреи отказывались признать руководителей, назначенных им нееврейской властью. Каждая община настаивала на сохранении правящего комитета, кагала (на иврите кехиле – производное от кехила кедоша, «святая община»), управлявшего ее делами с момента формирования этого института несколькими столетиями раньше. В маленьких городах наподобие Стшегома кагал состоял всего из одного служащего, обычно называвшегося парнас (на иврите «предводитель»). Однако на пути по большой дороге в Краков или другой крупный город вы нашли бы в кагалах полный набор начальников. Кагальные должности носили следующие названия: руководитель (рош), старейшина (парнас), доверенный (нееман), оценщик налогов (шамай), сборщик налогов (габай ха-мас), ходатай (штадлан), члены совета по морали (берурей авера), надзиратель (габай) над синагогами, кладбищами, школами и множество других. Поскольку дело происходило в Средние века, эти институты ни в коей мере не были демократическими; по характеристике, данной в «Encyclopaedia Judaica», «аристократия стремилась ограничить избирательные права <…> чтобы сделать правящий круг замкнутым и самосохраняющимся. Членство в правящем классе было обусловлено богатством, ученостью и аристократическим происхождением, а в большинстве случаев – комбинацией этих трех условий».
Кагалы яростно спорили друг с другом по поводу доли в распределении налогового обложения, сурово боролись с любой не утвержденной ими ассоциацией ремесленников или художников и ревностно охраняли свою территорию от пришельцев, чтобы те не составили конкуренцию уже принятым в общину. Запрет на поселение (херем ха-ешув) жестко соблюдался, и большинство еврейских общин стали закрытыми. В приеме в общину часто отказывали даже беженцам.
Общины управлялись в соответствии с еврейским законом, но его толкование было делом местных обычаев и предпочтений, а решения и требования могли варьироваться от одного места к другому. Между кагалами регулярно возникали длительные споры, конфликты, нередко переходившие в акты насилия, угрожавшие расколоть говоривший на идише мир. Руководители часто понимали, что необходима какая-то форма национального собрания, где представители от всех общин могли встречаться, чтобы сгладить разногласия, скрепить соглашения и обеспечить согласованность еврейского законодательства по всей территории. Но как и где?
По всему гейму регулярно проводились ярмарки, где говорившие на идише собирались для торговли, коммерции, обмена новостями – и выбора брачных партнеров. Натан Ганновер писал в XVII веке в трактате «Пучина бездонная» («Иевен мецула»):
На ярмарках в Лемберге и Люблине собирались толпы молодых студентов и их учителя. Каждый, у кого был сын или дочь на выданье, отправлялся на ярмарку, где заключались брачные союзы, потому что каждый находил того, кто ему нравился и кого он хотел. На каждой ярмарке совершались сотни браков, а иногда и тысячи.
Могли ли руководители общин найти более подходящее место, чтобы проводить регулярные встречи и согласовывать принципы управления?
К началу XVI века собрания старшин кагалов и раввинов продолжительностью в месяц созывались на люблинской ярмарке, приуроченной к празднику Кандлемас в феврале. Вероятно, эти собрания наследовали «судам пыльных ног», по традиции распространявшим сводки судебных решений среди купцов и посетителей рынков. Позднее добавилась вторая ежегодная встреча на ярмарке в Ярославе перед осенними праздниками, вскоре, когда Ярослав оказался «пагубным и опасным местом», собрание было перенесено примерно за 15 километров от города.
Со временем эти ярмарочные встречи перешли в сессии советов земель (на иврите Ваад арацот, на идише Ваад арацойс), чаще это был Совет четырех земель (Великая Польша со столицей в Познани, Малая Польша с центром в Кракове, Червоная Русь с центром в Лемберге и Волынь), иногда и пяти земель (плюс Литва), иногда только трех (Польша, Литва и Червоная Русь). На этих советах присутствовало по одному представителю от каждого кагала плюс шесть ведущих раввинов. Было представлено около 730 общин во главе с избранным председателем. В 1623 году Литва откололась, образовав собственный совет – Ваад мединас Лита.
Это были высшие законодательные и административные учреждения идишской цивилизации. Как и все национальные парламенты, они занимались определением законов, регулированием налогов и поддержанием связей с правящим монархом. Они решали пограничные споры, контролировали раввинские суды, определяли программы школ и училищ, действовали в качестве цензоров (так, в 1599 году Совет трех земель утвердил публикацию Талмуда для преподавания в школах) и осуществляли арбитраж в спорах о собственности и аренде. Советы также издавали эдикты по социальным вопросам. Например, в 1607 году Совет четырех земель объявил, что евреи не должны выпивать в трактирах, где собираются христиане, под угрозой исключения из списка уважаемых членов общины, что костюмы евреев должны быть скромными и отличаться по покрою от костюмов христиан и что целомудрие женщин, живущих в деревнях среди христиан, должно охраняться. Советы действовали как высшие еврейские апелляционные суды, посылали своих представителей на заседания польского парламента – сейма, особенно собиравшегося при коронации нового монарха Коронационного сейма, когда должны были подтверждаться хартии еврейских свобод, а при необходимости обращались к королю. Натан Ганновер замечал: