Борьба на последнем рубеже за признание восточноевропейских евреев как особой нации и идиша как ее языка теперь превратилась в войну на два фронта: с одной стороны, против властей Австрии и России, а с другой, против сионизма, эмиграции на Святую землю и возрождения иврита против движения, – отказывавшегося признать национальную идентичность говоривших на идише. «Эти несчастные жалкие жаргоны, эти языки гетто, которыми мы пользуемся, представляют собой грязные языки арестантов», – пренебрежительно писал лидер сионизма Теодор Герцль в своей работе 1896 года «Еврейское государство» («Der Judenstaat»). «Не знающий иврита, может быть, и невежда, – отвечали бундовцы, – но не знающий идиша – вообще не еврей».
Провал русской революции 1905 года и последовавшие за ним жестокие политические репрессии вырвали сердце идишского социализма в России. Хотя Бунд просуществовал еще двадцать лет, а в Польше еще дольше, он потерял политическое влияние. Его ведущая роль среди еврейской интеллигенции свелась теперь к страстной кампании за признание идиша. Политическая активность была слишком опасной, и ее сменил уклон в сторону лингвистического национализма. Если изменить политическую атмосферу царской империи невозможно, пусть говорящие на идише будут, по крайней мере, признаны как отдельная языковая общность. Один триумф произошел за морем в 1906 году, когда британские южноафриканские колонии признали идиш как «европейский язык, культурный язык и язык еврейского народа» [239] , благодаря чему говорившие на идише удовлетворяли требованиям грамотности, необходимым для иммиграции.
Апогея языковое движение достигло в 1908 году на конференции, проводившейся в Черновицах (ныне Черновцы) в Австро-Венгрии, куда были приглашены все светила идишского политического и литературного миров. Конференция показала, что у идишских интеллектуалов отсутствовало единство в понимании вопроса о языке. Даже на этой поздней стадии из трех великих основателей современной литературы на идише только Перец снизошел до письменного отказа от участия в конференции. Шолом-Алейхем дипломатически сослался на болезнь, а Абрамович даже не побеспокоился о том, чтобы принести извинения. Молодой блестящий Шолом Аш на конференции присутствовал, но известный романист и драматург Давид Пинский сказал, что он занят работой над книгой. Всего в конференции участвовало 70 делегатов: 14 из России, один из Румынии и 55 местных – студенты, купцы, бухгалтера, ремесленники и даже один тамада (бадхен). Их объединяло одно: по словам свидетеля, они могли оплатить эту поездку. Организация была хаотичной, дискуссии бурными, выводы расплывчатыми – немногим более, чем декларация того, что идиш скорее один из многих, но не единственный еврейский национальный язык.
Краковская социалистическая газета «Социал-демократ» приветствовала участников конференции словами: «Значение конференции возрастает от того, что она проводится в Австрии, где идиш ближе всего к официальному признанию» [240] .
В течение некоторого времени студенты университетов, которые обязаны были при поступлении указывать свою национальность в анкетах, но которым было запрещено определять себя как евреев, пытались избежать преувеличения процента говоривших по-немецки, называя в качестве родного языка готтентотский или малайский [241] . К переписи 1910 года они предприняли огромные усилия, чтобы убедить австрийские власти прибавить идиш как национальный язык евреев Галиции к девяти национальным языкам, признанным Веной. Тысячи человек вышли на улицы и передали петицию правительству провинции от всего еврейского населения. Тысячи человек не подчинились официальным инструкциям и упорно указывали идиш как свой язык ежедневного общения в переписных анкетах. Австрийские власти рассматривали это как преступление; тысячи людей были оштрафованы или арестованы.
Хотя языковое движение не смогло подействовать на имперских бюрократов, оно дало импульс удивительному расцвету новой идишской литературы. Теперь, когда язык идиш завоевал уважение, по крайней мере, части еврейской интеллигенции, политические памфлеты, философские эссе, религиозные проповеди, учебники и сочинения других небеллетристических жанров приобрели множество читателей среди людей, жаждавших культурного самосовершенствования. Не говоря уже о множестве появившихся на сцене романистов и авторов рассказов, внесших свой вклад в литературный ренессанс. К Перецу, Абрамовичу и Шолом-Алейхему присоединились С. Ан-ский, Шолом Аш, Давид Бергельсон, Х. Левик, Дер Нистер (Пинхас Каганович), Давид Пинский, Мордке Спектор и множество других.
Кажется странным, что так мало из них сумели прорваться через языковой барьер и благодаря переводам присоединиться к канону мировой литературы. Возможно, только Шолом-Алейхем и намного позже Исаак Башевис-Зингер смогли проделать этот трудный переход и стать по-настоящему известными среди нееврейских читателей. Говорившие на идише писатели Исаак Бабель и Илья Ильф (Илья Арнольдович Файнзильберг) достигли международной славы лишь потому, что писали по-русски. Многие из остальных ограничили свое обращение, поддавшись всемогущей моде, которую критик Дан Мирон назвал «плаксивым и сентиментальным стилем» [242] , ограничившись слезливым описанием жизни в местечках-штетлах, описывая уже прошедшую эпоху.
Исследователи предлагают возможное объяснение этого тем, что в то самое время, когда идиш «постепенно выкристаллизовывался как современный литературный язык»,
…значительная часть еврейской интеллигенции начала использовать другие языки, в частности русский и польский. <…> В семьях многих идишских писателей (среди них такие столпы идишской литературы, как Менделе, Перец и Шолом-Алейхем) жена или дети говорили либо по-русски, либо по-польски. Идиш более не использовался в разговорах на многие темы, связанные с повседневностью основной социальной среды еврейского народа, что фактически стало препятствием к развитию языковых средств обращения к этим темам [243] .
С этим согласуется мнение величайшего современного идишского писателя, нобелевского лауреата Исаака Башевиса-Зингера:
В идишской прозе, написанной в Польше, вы вряд ли найдете еврейского врача или адвоката, учителя или партийного деятеля, гимназиста или студента университета. Вы не найдете странных метаморфоз еврейского коммуниста, сионистского пионера (халуца), ревизиониста, ассимиляциониста, <…> галицийских докторов, содержателей здравниц, элегантных еврейских дам, заполнявших польские театры, кафе и кабаре…