Кект, второй сын ндана-акусы, ровесник и друг детства Хэхэльфа, оказался высоким изящным человеком с выразительным птичьим лицом, таким же мрачным, как у его соплеменников, но отличающимся живой мимикой, придающей ему совершенно особенное обаяние. Его одежда выделялась утонченной элегантностью: длинная юбка была сшита из клетчатой ткани, из-под юбки выглядывали штаны свободного покроя, тоже клетчатые, но рисунок немного помельче. Высокий черный пояс выгодно подчеркивал стройную фигуру и превосходно сочетался с такими же черными браслетами, унизывающими его обнаженные мускулистые руки. Его агибуба тоже была черной, как и элегантные открытые сандалии на ногах. На фоне пестрых цветастых нарядов своих соплеменников Кект показался мне одетым чуть ли не во фрачную пару.
Второй наш спутник, пага Пикипых, произвел на меня неоднозначное впечатление. Когда я услышал, что он «один из главных жрецов», я сразу же представил себе глубокого, но бодрого старика. Ничего подобного! Пага Пикипых оказался никак не старше меня самого, а то и младше. Во всяком случае, он так выглядел. Не слишком высокий, толстенький, как мои вчерашние знакомцы кырба-ате, с неожиданно почти драматически красивым лицом, он был одет в длинную синюю юбку и короткое, до пояса, белое одеяние, странный гибрид пончо с пелериной. Пока Хэхэльф пытался нас познакомить, пага Пикипых смотрел себе под ноги и не проявлял ни малейшего интереса к моей персоне. Потом он что-то сказал, испытующе сверкнул своими темными глазами, залез в «бочонок» на спине одного из «свинозайцев» и окончательно ушел в себя.
– Что он сказал-то? – полюбопытствовал я.
– Я и сам не понял, – растерянно ответил Хэхэльф. – Какую-то чушь о твоем имени: мол, ни к чему его запоминать, поскольку потом придется забыть не только само имя, но и сам факт, что он его когда-либо запоминал, а он, дескать, не так глуп, чтобы забывать то, что запомнил, и запоминать то, что понадобится забыть… Ох, Ронхул, не обращай внимания: все жрецы с заворотом, а все паги – с несколькими заворотами, а уж у паги Пикипыха этих заворотов, что глотков в хорошем бочонке.
Я уважительно покосился на жреца: может быть, он просто понял, что имя, которым меня называет Хэхэльф, – не настоящее? А может быть, в его словах был какой-то иной, более таинственный и непонятный мне самому смысл.
– Давай-ка усаживайся сюда, Ронхул. Пора в дорогу, – сказал Хэхэльф, подводя меня к одному из «свинозайцев».
– Думаешь, я справлюсь с управлением? – недоверчиво спросил я.
– А управлять и не надо. Этим зверям в свое время носы кумафэгой мазали, так что с тех пор они сами отлично понимают, что надо делать, а чего не надо, – объяснил Хэхэльф. – Так что твое дело – устроиться поудобнее и наслаждаться дорогой. С этим справишься, горе мое?
– Справлюсь, – пообещал я. – «Наслаждаться дорогой» – с этим у меня до сих пор никогда не было проблем.
Бочка оказалась довольно удобной, хотя я бы предпочел, чтобы она была попросторнее: сидеть в ней можно было, только подтянув колени к подбородку, или на корточках, или же задрав ноги вверх и уложив их на бортик. И еще можно было стоять: бочка доходила мне примерно до пояса – вполне достаточно, чтобы не вывалиться. Для начала я решил попробовать вариант с ногами на бортике, хотя заранее смирился с мыслью, что мне придется хорошенько повертеться, каждые несколько минут меняя свое положение в пространстве.
Озабоченный обживанием нового места, я не заметил, как ко мне подошел один из красивых величественных стариков, рабов ндана-акусы. Ему пришлось прикоснуться к моему плечу, чтобы я обратил на него внимание. Старик протягивал мне маленькую коробочку из темного дерева и что-то говорил. Брови Хэхэльфа изумленно поползли вверх.
– Он говорит, что принес тебе подарок от ндана-акусы, – Хэхэльф недоверчиво покачал головой и добавил: – И еще он говорит, ндана-акуса просил передать тебе, чтобы ты не тратил время, высказывая благодарность. Он и без того знает, что у тебя нет слов, чтобы описать, насколько ты ему благодарен, поэтому не трудись зря.
– Думаешь, действительно не стоит благодарить? – недоверчиво уточнил я.
– Если ндана-акуса говорит «не надо», значит, точно не надо, можешь не сомневаться, – заверил меня Хэхэльф.
Старик ушел, умиротворенный исполненным долгом, а я открыл коробочку. В ней лежал крошечный белый цветок с коротеньким стебельком – в вазу такой не поставишь. Он благоухал, как букет или даже как целый куст – головокружительно, сладко, почти невыносимо. Я показал цветок Хэхэльфу.
– Что это, ты знаешь? Какое-то волшебное растение?
– Не думаю. – Он уставился на подарок. – Просто цветок дерева барамари. Такой маленький цветок барамари – редкость, обычно они гораздо крупнее. Но ничего волшебного в нем нет, разве что запах… Цветок быстро засохнет, но будет пахнуть очень долго, несколько лет или даже больше. Такие подарки у бунаба приняты только между друзьями: цветок ничего не стоит, коробочка – почти ничего… Полагаю, ндана-акуса был настолько потрясен твоей щедростью, получив столько кумафэги, что тут же записал тебя в свои личные друзья, что само по себе более чем странно. Не удивлюсь, если окажется, что он сам сорвал этот цветок, вместо того чтобы послать за ним кого-то из слуг!
Через несколько минут к нам присоединилась добрая дюжина унылых ребят в коротких юбках, еще дюжина рабов понаряднее и пара десятков здоровенных дядек в широких штанах и полном боевом вооружении: с луками за спиной, кинжалами за поясом, здоровенными палицами в руках и еще какой-то загадочной, но явно опасной для жизни фигней. Телохранители окружили нас плотным кольцом, и мы наконец-то тронулись в путь.
– Охрана у нас будь здоров! – уважительно заметил я.
– Не у нас, а у Кекта, – поправил меня Хэхэльф. – Считается, что дети ндана-акусы не должны путешествовать без своих воинов, хотя сейчас на Хое никто не воюет. Впрочем, такие вещи всегда случаются внезапно.
Кроме злодейского вида телохранителей и простых рабов хуса, среди которых затесались и наши с Хэхэльфом «денщики», нас сопровождали еще и личные доверенные рабы принца Кекта, все как один солидные пожилые джентльмены с царственными манерами, почти такие же величественные, суровые и нарядные, как папну его отца. Они выстроились в два ряда по обе стороны от «свинозайца» своего повелителя. Справа от него следовали слуги, вооруженные, но не до зубов, как наши охранники, а каждый – каким-нибудь одним предметом. Первый нес круглый, ярко раскрашенный щит, другой – лук и стрелы, третий – копье, четвертый – дротики, еще один – здоровенную палицу. Ребята держали оружие так, словно не собирались использовать его по назначению, а просто решили продемонстрировать миру свое роскошное имущество.
– Это не их оружие, а Кекта, – объяснил мне Хэхэльф. – Они – не воины, а просто хранители достояния своего господина.
По левую руку от нашего вельможного спутника шествовали папну с хозяйственными принадлежностями. Один нес раскрытый зонтик, причем держал его не над головой своего повелителя и даже не над собственной головой, а в вытянутой руке, на максимальном расстоянии от собственного тела. Другой нес предмет, отдаленно напоминающий огниво, а его коллеги держали в руках кто поварешку, кто – большую миску, кто – кувшин, а кто – топор. Процессию замыкал плечистый старец с круглой циновкой под мышкой. Хэхэльф объяснил мне, что он служит своему господину с того момента, как тот появился на свет, и поэтому является начальником над всеми остальными папну. Я только головой качал, выслушивая его комментарии.