За разговорами я не сразу заметил, что наш караван уже выехал за ворота. Паломничество к святым местам началось.
* * *
Я довольно быстро обнаружил, что сидеть в бочке на спине неторопливо бредущего зверя абубыл не так уж удобно. Вернее, удобно, но только первые два часа. Потом начинаешь понимать, что человек рожден не для того, чтобы сидеть на корточках.
Даже великолепная панорама густого леса, через который мы ехали весь день, не могла отвлечь меня от этих мелких неудобств. Несколько раз я ненадолго покидал свое транспортное средство, чтобы поразмять ноги. Впрочем, я один был такой, с причудами. Во всяком случае, мои спутники не вертелись, как ужаленные, а с достоинством восседали на своих местах. Пага Пикипых прокомментировал мое поведение непродолжительным бурчанием, Хэхэльф наотрез отказался его переводить, но после долгих уговоров сломался и смущенно сообщил, что надменный толстяк назвал мои манеры «плебейскими».
– Если бы я был незаконнорожденным принцем, я бы непременно обиделся, – усмехнулся я. – Но поскольку я – не принц, пусть себе говорит что хочет, лишь бы в морду не плевал.
Хэхэльф только головой покачал, удивленный моим миролюбием.
Вечером, когда мы остановились на ночлег и рабы принялись суетиться с шатрами и накрывать два импровизированных стола: совсем маленький для «элиты» и побольше для воинов, он немного подискутировал с пагой и потом гордо сообщил мне, что тот согласился взять свои слова обратно. Я довольно долго пытался понять, о чем, собственно, речь, поскольку уже давно благополучно забыл сей инцидент.
На этот раз мне не пришлось мазать живот маслом сагыд: ужин был по-походному скромным. Хэхэльф о чем-то увлеченно болтал со своим старинным приятелем, а толстенький жрец чуть ли не залпом осушил бутылку вина, чем удивил меня чрезвычайно. После этого он впал в меланхолическую задумчивость и на контакт не шел; я вообще не уверен, что он осознавал наше присутствие. Суровые бунабские воины ужинали молча, они вообще не проронили ни слова с начала нашего путешествия. И только рабы, усевшиеся в некотором отдалении от нас, чтобы беспрепятственно выпотрошить пару корзин с едой, бодро переругивались, радуя мой слух знакомыми словосочетаниями вроде «ун дэ ак» и «масса пхатма».
Я уже давно заметил, что, попадая в страну, языка которой не знаешь, в первую очередь выучиваешь джентльменский набор, состоящий из «здравствуйте», «спасибо» и пары-тройки самых расхожих бранных словечек типа «fuck you», хотя ругаться ни с кем вроде бы не планируешь. В мире Хомана все оказалось еще проще: я до сих пор не знал, как будет «здравствуйте» и «спасибо» на бунабском или том же страмослябском языке, зато уже выучил кучу отборных ругательств – вполне достаточно, чтобы быть убитым, я полагаю.
В конце концов мне надоело молча пережевывать пищу, и я решил немного прогуляться. Хэхэльф с сомнением покачал головой и вежливо поинтересовался, уверен ли я, что им не придется провести всю ночь, бегая с факелами по лесу и разыскивая меня – или, на худой конец, мои окровавленные останки.
Я почти обиделся и спросил: неужели я произвожу впечатление полного идиота, неспособного просто отправиться на коротенькую прогулку по лесу и вернуться через час, целым и невредимым? Напомнил Хэхэльфу, что прошел пешком чуть ли не половину Мурбангона – без еды, оружия и личных телохранителей, между прочим. Мой опекун долго думал, наконец решил, что на полного идиота я все-таки не похож, и неохотно согласился.
– Только возьми с собой хоть какое-нибудь оружие, – добавил он. – В лесах Хоя водятся хищники. Вот наткнешься на оголодавшего азада и что делать будешь?
– Скажу ему, что он «хорошая собачка», – усмехнулся я. Но все-таки согласился прицепить к поясу тяжелый кинжал с узким, слегка искривленным лезвием, острым, как опасная бритва.
* * *
Какое-то время я просто с удовольствием брел сквозь ночной лес, утопая в синеватой темноте сумерек. Обе луны были почти полными и освещали местность, как заправские уличные фонари, так что я не рисковал упасть в какую-нибудь дурацкую яму или напороться на еще менее приятную неожиданность.
По правде сказать, прогулка по лесу не слишком занимала. У меня имелась иная цель: отойти подальше от лагеря и попробовать подозвать своего приятеля или, если уж на то пошло, приятельницу, живой, разумный, взбалмошный ветер по имени Хугайда. С тех пор как он закружил меня на пустынном побережье Халндойна, прошло уже несколько дней, и я вдруг испугался, что могу потерять своего удивительного друга, если не напомню ему о себе – чем скорее, тем лучше.
Четверть часа спустя я решил, что отошел уже достаточно далеко. Сел на землю, прислонившись спиной к высокому толстому стволу тутмы – того самого дерева, сочные плоды которого рвала для меня говорящая птица по имени Бурухи в самом начале моего путешествия.
– Хугайда, – сказал я и сразу понял, что бесполезно. Дело не во мне, просто мой чудесный ветер редко забредает на остров Хой. Так редко, что можно сказать, никогда.
Понятия не имею, откуда я это все знал – просто знал и все. И все же перед тем, как подняться на ноги и отправиться обратно, к моим спутникам, я еще несколько раз повторил это древнее заклинание:
– Хугайда, Хугайда, Хугайда…
В ответ мне неожиданно раздался целый поток незнакомых слов. Я опешил.
– Не понимаю, – пожаловался я без особой надежды на позитивный ход переговоров.
– А кунхё понимаешь? – ворчливо спросил тот же голос – не слишком низкий, но явно мужской.
– Еще бы! Можно сказать, только кунхё и понимаю.
– Ну и то хлеб. Чего ты меня звал-то?
– А вы – Хугайда? – Я, можно сказать, ошалел от такого поворота.
– А, вот оно что, – буркнул мой невидимый собеседник. – Значит, я ослышался. Я думал, ты меня зовешь. Мое имя – Кугайна.
– Странно, – откликнулся я – лишь бы что-то сказать. Очень уж растерялся. К тому же я по-прежнему не видел, с кем разговариваю.
– Ничего странного, – невозмутимо ответил незнакомец. – Самое обыкновенное имя, не одного меня на Хое так зовут.
Он наконец подошел поближе, и я смог разглядеть его при свете двух лун. Раскосые глаза, крайне недовольное выражение лица и невысокая агибуба выдавали его бунабское происхождение. Одет он был в своего рода «тогу» – несколько скромнее, чем у римских патрициев периода упадка, но фасон примерно тот же.
– Ты так хорошо говоришь на кунхё, – отметил я, во все глаза разглядывая своего нового знакомца.
– Ничего удивительного. Я много путешествовал, несколько лет жил в Сбо на Халндойне, а потом – и вовсе в Клохде.
– Это в Земле Нао? – вежливо удивился я.
– Ну да, где же еще? Паршивое местечко этот Клохд, а прочие места в Земле Нао и того паскуднее… А что ты делаешь один в лесу на Хое, чужеземец, если даже языка нашего не понимаешь?
– Я не один. Путешествую с друзьями. Просто я пошел прогуляться, а они остались приканчивать ужин.