– Ты что вытворяешь? Спятила, да?! Валерка сказал лежать!
– Я таблетку... – пробормотала Марина, кривясь от боли.
Хохол усадил ее на стул, сам нашел в аптечке обезболивающее, подал стакан воды:
– Пей, чудовище! Противная баба ты, Маринка, почему вечно все усложняешь, а? Крикнула бы, я бы принес все.
– Я ненавижу быть беспомощной! – процедила она. – В конце концов, со мной ничего серьезного, нечего панику поднимать.
Женька сел рядом, взял ее здоровую руку в свои, прижался к ней лицом. Потом поднял на Марину глаза:
– Котенок... я прошу тебя – побереги себя хоть чуть-чуть, ведь не шутки!
Коваль отняла руку, провела ею по щеке, по бритой голове Хохла, притянула его к себе и поцеловала:
– Женечка... прости меня, я больше не буду тебя волновать.
– Твои бы слова да Богу в уши! – вздохнул тот, жмурясь от ее прикосновений, как довольный кот. – Идем спать, поздно уже...
* * *
С утра Марина, как обычно, провела рукой по той стороне постели, где спал Женька, и, разумеется, не обнаружила его. Взглянув на часы, удивилась: половина одиннадцатого. Странно, обычно в это время на тумбочке уже стояла чашка кофе и пепельница с сигаретой и зажигалкой. Коваль с усилием приподнялась, села, прислонившись спиной к спинке кровати. На лестнице раздались шаги, но какие-то незнакомые – так не ходил никто из домашних, а уж своих-то Марина могла определить. Она насторожилась, но когда дверь распахнулась, мгновенно выдохнула и заплакала. На пороге стояла высокая, худая девушка в черных джинсах и черном свитере. На бледном лице кровавым штрихом выделялся ярко накрашенный рот, из-под длинной челки влажно блестели голубые глаза – девушка разрыдалась и бросилась к кровати, упала на колени и обхватила плачущую навзрыд Коваль за талию, пряча лицо в одеяло, укутывавшее Марину.
– Господи, как же я испугалась! – пробормотала девушка.
– Мышка, родная, как же ты... ты откуда узнала? – всхлипнула Марина, здоровой рукой поднимая ее голову за подбородок.
– Мне Женька сказал вчера...
– Вот ублюдок! – взревела Коваль, вмиг перестав плакать. – Да кто ему позволил?! Тебе нельзя таких потрясений, а этот урод...
– Все-все, не кричи, я тебя прошу! – мягко, но вместе с тем решительно проговорила девушка, заставляя Марину лечь обратно. – Все хорошо, наоборот, он молодец, что позвонил, я сразу же в самолет – и сюда.
* * *
С этой девушкой, странно похожей на саму Коваль, жизнь свела ее несколько лет назад в Израиле. Тогда еще был жив Егор, и они с Мариной проводили один из редких моментов вдвоем, отправившись в Иерусалим. Время для отдыха было выбрано не самое удачное – как раз тогда обострилась военная ситуация, в городе то и дело стреляли и взрывали, однако это обстоятельство Марину никак не пугало. Для нее вообще не существовало ничего, когда рядом находился Егор. И вот в один из душных дней Коваль сидела в небольшом уличном кафе, наслаждалась ароматом свежей выпечки, абрикосовым джемом и мятным чаем, когда неожиданно ее взгляд выхватил из толпы на тротуаре высокую, болезненно худую блондинку с хорошенькой белокурой малышкой. Девочке было около года, мать несла ее на одной руке, а в другой болтался большой пакет и еще сумка, напоминавшая скорее куль, чем дамскую сумочку. Блондинка что-то говорила ребенку и явно торопилась. Голубой бок автобуса отчетливо просматривался через полупрозрачный пластик остановки.
«Опаздывает», – как-то механически подумала Марина и вдруг, переведя взгляд на блондинку, отчетливо увидела картину, от которой ей стало дурно. Горящий автобус, изрешеченный пулями, трупы кругом – и белые волосы женщины, прижимающей к себе мертвую девочку...
Коваль вскочила и, выбежав из кафе, схватила ошалевшую от напора блондинку за руку, поволокла за собой в кафе и с силой толкнула на стул. Автобус как раз закрыл двери и отошел от остановки. Женщина опомнилась и закричала, вскочив на ноги:
– Да вы нормальная вообще?! Я на автобус опоздала! Что мне теперь – еще час здесь разгуливать по жаре с ребенком?!
– Успокойся, – приказала Коваль, переводя дыхание и беря сигарету. – Поедешь на такси, я тебе все оплачу.
– Слушайте, вы кто вообще такая?! – бушевала блондинка, прижимая к себе плачущую девочку. – Это нормально, да – вот так схватить и потащить чужого человека?
– Я сказала: заткнись и сядь! – Марина уставилась в глаза женщины своим «фирменным», прожигающим насквозь взглядом, и та сразу обмякла, опустилась на стул, и даже ребенок перестал плакать на какие-то секунды. – Вот так. Кофе будешь? Или, может, покрепче что?
– Я не пью, – затрясла головой блондинка.
– Ну, как знаешь. Давай знакомиться, что ли, раз уж так вышло. Как зовут-то тебя?
– Маша... – пролепетала женщина растерянно.
– Маша, значит... Понятно. А я Марина. Ты не сердись на меня, ладно? Просто... не знаю, как объяснить, но... ты поймешь все – вечером или завтра, не знаю. И дай бог, чтобы я ошиблась, – тогда будем считать, что я просто самодурка, выдернувшая тебя из автобуса.
Коваль выпалила это все на одном дыхании, отпила глоток остывшего чая и поморщилась, махнув официанту. Девочка на коленях у Маши перестала плакать и теперь таращила на Марину голубые, как у матери, глазенки.
– Ты местная, Маша? – поинтересовалась Марина, рассеянно наблюдая за тем, как официант убирает со стола пепельницу и ставит новую.
– Нет, я из Сибири вообще-то. Просто муж тут работает по контракту, а мы в гости приехали. А вы?
– А давай не будем – «вы», туда-сюда... – предложила Марина. – Я этого терпеть не могу. Ты не против?
Маша пожала плечами, но в глазах ее Марина все равно отчетливо видела если не страх, то уж легкую панику точно. Ну, в принципе, удивляться нечему – не каждый день тебя на улице хватает незнакомая тетка и тащит в кафе...
– Так вот, значит, на «ты»... Я тоже не местная, мы с мужем сюда отдыхать приехали, а живу... Да какая разница, где я живу, вообще-то – главное, что сейчас мы здесь, в Израиле. Тебе как здесь, нравится?
Маша снова пожала плечами:
– Не знаю. Все непривычное, все чужое... Я никогда не уезжала из дома так далеко, а тут мне приходится все время быть одной – муж много работает. А мы постоянно вдвоем с Аленкой...
– Сколько ей?
– Полтора года.
Марина с грустной улыбкой смотрела на белокурую девочку, ухватившую висящий на материнской шее кулон и теребившую его пухлыми ручками. Коваль сама себе не могла объяснить, что именно вытолкнуло ее из-за стола и заставило остановить молодую мамашу – какое ей дело до чужих проблем? Но что-то внутри лопнуло, когда она представила, как будет гореть автобус, как будет лежать на пыльной, залитой кровью и бензином земле молодая женщина, обнимая мертвую дочку. И еще – Марина почему-то почувствовала внутреннее родство с незнакомкой, что– то такое, чего не было ни с кем и никогда. Разве что с Веткой...