Хлопнувшая дверь показалась Григорию пощечиной, он даже потер щеку, словно проверяя, был ли удар. Лицо вспыхнуло, почему-то стало трудно дышать, и вдруг Григорий увидел себя со стороны и услышал все, что наговорил Алене. Открытие неприятно поразило – оказывается, он мог опуститься до уровня пьяного сантехника, обвиняющего свою жену в измене, и это было противно. Значит, он не так уж уверен в себе, как думал, раз ревнует Алену к телохранителю. А с другой стороны – она права, сидит здесь, как заложница, даже пообщаться не с кем, а ведь молодая совсем, ее ровесницы по клубам бегают, по кафе и театрам, а она только и знает, что дети и дом. Ну и Витька еще. Если бы он, Григорий, мог уделять жене больше времени, то и не было бы повода ревновать Алену. Но, к сожалению, это невозможно, а скоро они и вовсе видеться перестанут – добавятся заботы в связи с предвыборной кампанией. Что же делать, как быть? Он чувствовал, что теряет Алену, еще совсем чуть-чуть, и она не выдержит… Движимый чувством вины за устроенный скандал, Григорий пошел в детскую.
Алена сидела на полу между кроватками близнецов и плакала, закрыв лицо руками. Он опустился рядом с ней, убрал с лица длинные волосы, отвел руки и поцеловал в мокрую от слез щеку:
– Прости меня, Аленка… я не хотел тебя обижать, просто… Я не могу объяснить, что происходит, но поверь – это больше не повторится, я тебе слово даю. А мое слово – это не пустой звук, я никогда его не нарушаю. Не плачь, не надо…
Он прижал ее к груди, легонько раскачиваясь из стороны в сторону. Алена прилипла к нему всем телом, всхлипывая. И в этот момент она показалась Григорию настолько желанной и привлекательной, что он не смог совладать с собой, осторожно уложил ее прямо на ковер между кроваток и принялся целовать. Она откликалась на ласку так, словно никогда прежде они не были близки, и Григорий ощутил укол совести – в последнее время он слишком мало внимания уделял жене. Они так и уснули, обнявшись, на ковре в детской, между двух кроваток, в которых мирно посапывали близнецы.
С этой ночи все вроде наладилось. Григорий стал чаще бывать дома, больше времени уделял жене и сыновьям. Алена тоже успокоилась и почти перестала думать о своих страхах.
Так прошло три месяца, и весной Григорий Грачев вступил в предвыборную кампанию. Это оказалось более хлопотным делом, чем он себе представлял, – времени перестало хватать даже на сон. Свою турфирму он перевел на подставное лицо, как и счета в банках и прочее имущество. Весь город был завешан плакатами и баннерами с изображением Григория и его предвыборными обещаниями. Его конкурент тоже не бездействовал, то и дело выдавая в прессу и на телевидение компрометирующие Грачева материалы. Гришка только посмеивался, а Алена страдала, слушая все это и читая в газетах.
– Аленка, не бери в голову, – уговаривал муж всякий раз, когда заставал ее расстроенной и несчастной. – Это часть игры, понимаешь?
– Гриша, но ведь люди будут думать, что все правда…
– Заинька, все прекрасно понимают, что это пиар-технологии и больше ничего. Ты вокруг-то посмотри – я веду добропорядочную жизнь, у меня прекрасная семья, я помогаю детскому дому и начал делать это не накануне выборов, а задолго даже до того, как женился на тебе. Я даю деньги на развитие городского парка, каждую весну и осень организую там субботники. Да мало ли еще что! И вот это люди видят. А мой конкурент – он кто? Правильно, бывший сотрудник ФСБ в чине полковника. А чем у нас занималась эта организация? И это тоже люди хорошо помнят. Вот и подумай, поверят ли они в его сказки, рассказанные обо мне? – Он поцеловал Алену в нос и отобрал очередную газету со своей фотографией в эсэсовской форме – очередной фотомонтаж с целью скомпрометировать его и вызвать ответную реакцию. – Смотри, как смешно – даже я вижу, насколько топорно сделано! У меня и плечи шире, и вообще фигура другая, видишь?
Однако у Алены было другое мнение на этот счет – любую провокацию в отношении мужа она принимала близко к сердцу, переживала и расстраивалась. Григорий же смеялся, глядя на очередную газету или листовку, складывал их в папку, а потом показывал Мазею и приближенным.
– Нет, вы гляньте только – я, оказывается, нацист! Я, оказывается, не люблю нерусских! Да у Ваньки в бригаде было целое звено кавказцев, я их обожаю и ценю, как никого! Они одно время охраняли мой офис, – хохотал Григорий, показывая как-то за ужином Алене и Ларисе яркую листовку. – Надо сказать об этом Радику, их старшему, пусть поприкалываются пацаны!
– Гриша, это совершенно не смешно! – возражала Алена, рассматривая пасквиль. – Откуда берется это все, а?
– Что, думаешь, это правда? – продолжал смеяться Гришка, с аппетитом уничтожая жаркое из кролика. – Аленка, да тебе любая собака скажет, что я сроду не был причастен ко всем этим националистическим делам. Мне это дерьмо на фиг не нужно, я абсолютно не различаю людей по национальному признаку, был бы человек хороший, остальное меня не интересует.
Алену его веселость не убеждала, более того, была непонятна. Она отгоняла от себя мысли о плохом, но они возвращались.
Буквально через неделю они с Боксером поехали в поликлинику делать мальчишкам прививки, а когда вернулись к машине, то не обнаружили водителя Сашу, зато увидели, что все четыре колеса джипа проколоты.
– Ну, и где шарахается этот паразит? – мрачно пробормотал Боксер, пнув спущенное переднее колесо. – Ведь просил – не отлучайся никуда! Как теперь домой ехать?
Алена стояла чуть поодаль с двухместной прогулочной коляской, которую всегда возила с собой, чтобы не надрываться, таская на руках двух упитанных мальчиков. Она рассматривала порезанные задние колеса и вдруг заметила, как из-под двери багажника вытекает какая-то жидкость, скапливаясь лужицей на асфальте. Подойдя ближе, она вскрикнула, и Виктор бросился на ее голос:
– Вы чего?
– Витя… – прошептала Алена, побледнев. – У нас из багажника кровь течет…
– Что вы придумываете? – спокойно осек телохранитель, садясь на корточки и погружая палец в лужицу. Однако когда он поднял руку и взглянул, его лицо выразило недоумение: – Елки… точно, кровь. Ну-ка, отойдите, – скомандовал он и открыл дверь.
Первое, что бросилось в глаза Алене, было абсолютно белое лицо водителя с закатившимися глазами и чуть приоткрытым ртом. Голова была почти отсечена, весь багажник залит кровью. Боксер моментально захлопнул дверь, схватил одной рукой Алену за рукав пальто, другой – коляску с близнецами и потащил всех троих в сквер рядом с поликлиникой. Усадив Алену на лавку, он достал мобильник и набрал чей-то номер:
– Алло, Мазей? Это Боксер. Ты в городе? У нас проблемы… да, я с Аленой в поликлинике… кто-то завалил водилу, труп сунул в багажник, а все четыре колеса джипу распорол… да, как бы менты не подвалили… да, было бы идеально. Хорошо, мы в кафе пойдем, холодно. Все, жду.
Убрав телефон, Виктор посмотрел на Алену – та сидела на самом краю лавки, готовая сорваться с нее в любой момент. Боксер присел рядом, взял ее за руку и успокаивающе проговорил:
– Алена Сергеевна, успокойтесь. Сейчас приедет Мазей с пацанами, заберет вас и отвезет домой.